Ночные бдения

– Я знал, что вы поддержите своего господина, – довольно продолжил он. – Да будет навек Император, да продлятся дни жизни его! Он один спасает нас от страшнейшей угрозы – разрушения Мира. Но, – Тобакку сделал паузу, – но не только темные силы зла посягают на Империю, есть и другие, осмелившиеся поднять руку на небом данную власть. Я говорю о повстанцах и предводительнице их – изменнице Шанкор, проклятой Императором и небом женщине, потерявшей, срезавшей корни свои, забывшей в гордыне, кто она есть. Наше право и наша обязанность – отправить ее на суд Светлоокому. Все вы наверняка слышали, что приспешник ее – каро, изгнанный демон, отвернулся от предательницы и встал на правильный путь поклонения мне и всемудрейшему Императору. Теперь она слаба. Но я знаю, что ведьма эта готовит наступление на Город Семи Сосен в целях захвата Императора, Сына Небес, каро посвятил меня в ее планы и дату наступления. Я намерен усилить охрану Города императорским войском.

Зал заволновался: это было неслыханно, чтобы набожник распоряжался отборнейшими войсками Императора, созданными для его защиты и удержания хотов в их владениях. Никогда еще не были они под властью наместника, и не должны быть. Это фактически явилось посягательством, нет, – отнятием у Императора его последней защиты, его власти.

– Это временная мера, – продолжал Тобакку, сразу оборвав гул, – но она необходима. По сведениям демона орда врагов велика, и если мы не подкрепим наши войска и ополчение императорскими, кто знает, где мы проведем весну? Кто не согласен с решением, пусть честно скажет об этом мне в лицо, я выслушаю его и приму наимудрейшее решение.

Зал молчал. Единственный человек, который хотел бы выразить несогласие, молчал: ведь его лишили речи.

– Прекрасно, – бесцветно сказал он. – Я попрошу после окончания совета остаться у меня артаков Саррок, Кин-Ато и Мачен. Мы должны будем обсудить план подготовки к обороне. А теперь, если возражений не возникло, я хотел бы перейти к менее важным делам моего государства…

«Его государства!» – как быстро он присвоил чужое. Свершилось, наконец, то, чего ждали и что предсказывали, случилось то, чего боялась Шанкор, против чего боролась, а я – жертва этой борьбы, стал немым свидетелем того, как рухнули теперь ее надежды. Подкрепленная императорским войском, стража набожника стала практически непобедимой силой, лишь безумная отвага и гениальный ум полководцев был в силах сокрушить ее. Но нет среди повстанцев достойного предводителя, способного возглавить наступление, нет второго Тобакку, а одной отвагой не победить во много раз превосходящие силы. Несмотря на предательство Шанкор, мне было грустно, что все сделанное мною даром пропадет, что борьба оказалась напрасной, и что, в конце концов, невзирая на то, что я был оскорблен в своих лучших чувствах, эти лучшие чувства не умерли во мне, но лишь окрепли от страдания. Не в этом ли смысл истинной любви: преодолении себя?

Тобакку с довольным видом решал мелкие дела «его государства». Он судил, выдавал деньги, собирал подати, одним росчерком решал вопросы жизни и смерти, бедности и богатства, правды и неправды. Каждое решение сопровождалось бурной радостью подданных и потоком славословия.

Я стоял хмурый и, естественно, неразговорчивый, Тобакку теперь мало занимал меня, я волновался за свою судьбу. Что будет теперь? Меня выведут из дворца в Замок Роз и, наконец, казнят? Ведь я выполнил свою миссию, постоял, помолчал, подкрепил слова набожника, я не нужен ему теперь. Он обладает силой, способной сломить Шанкор, какой бы дьявольский план она не выдумала, он сам себе господин, и нет никого выше его, а я просто соринка на рукаве его расшитого золотом кафтана. Я не нужен Шанкор, она бросила меня в беде, сыграв мною, подставив под сруб. Я не нужен никому. Хотя нет, я нужен, да еще как, хотеру Деклесу, который просто помрет без меня, но не в его власти что-нибудь изменить.

Поток моих грустных мыслей был прерван волнением в зале, придворные начали расступаться, двери распахнулись, и в залу вошла женщина, закутанная с ног до головы во все белое. Огромный полупрозрачный шлейф ее воздушного платья, утканного мелкими белыми цветочками за нею через весь тронный зал, черты лица скрывала плотное покрывало. Единственным разноцветьем в ее наряде был алый широкий пояс, подпоясывающий ее тонюсенький стан. Впереди женщины шли слуги, сыпавшие перед нею белые лепестки, две огромные белые собаки бежали следом, замыкала процессию еще пара слуг, тоже в белых одеждах. Вместе с женщиной в густую потную атмосферу ворвался запах цветочного благоухания и чистоты. Приложив к груди холеные усыпанные кольцами руки, женщина подошла к трону. Тобакку встал и поцеловал краешек ее пояса.

– Славьте Великую Кику! – раздался вопль глашатая.

– Да будет благословенна Великая Кика! – вторил ему стройный отклик придворных.