Ночные бдения

Алеас молча вынул меч из ножен и показал мне: он был деревянным.

– Д-а-а, – разочарованно протянул я, – если только стукнуть по голове.

Меня тревожила молчаливость стража, а что если вчера он подслушивал под дверью и знает дословно наш с хотером разговор, да если и не подслушивал, ведь мы разговаривали довольно громко, кричали, можно сказать. Если он, как обещал, расскажет об этом набожнику, все может невероятно осложниться.

– Алеас, я хочу тебе задать вопрос на щекотливую тему, – осторожно начал я. – Скажи, ты не слышал вчерашнего разговора с моим гостем?

– Глухому трудно было не услышать, – хмуро сказал он, – но господин Деклес – мой друг, эта тайна и его тоже, поэтому я не стану ничего говорить набожнику, хотя мог бы получить солидное вознаграждение.

– Спасибо, – тихо сказал я, чувствуя благодарность к тюремщику.

– Я, честно говоря, – добавил он, – все равно ничего не понял.

– Неудивительно, я сам с трудом понимаю.

Алеас в ответ только хмыкнул, достал из кармана флакончик с жидкостью и протянул мне.

– Выпей.

– Что это? – я недоверчиво понюхал что-то розовое, но достаточно приятно пахнущее.

– Тебе нужно это выпить.

Я выпил.

– Это средство, – сказал Алеас, – лишает голоса, но не навсегда, где-то на двенадцать часов, не больше. К сожалению, такая предосторожность просто необходима, чтобы ты ничего не смог испортить.

Мое лицо перекосило от злобы, но вымолвить я уже ничего не мог, горло словно парализовало, ни одно слово не образовывалось в нем. Отличный ход! Да, теперь я и, правда, ничего не смогу испортить! Благо еще есть руки и ноги, связывать, я надеюсь, они меня не будут.

Алеас достал из-за пояса небольшой кинжал.

– Это, – сказал он, – вторая предосторожность. Я всегда буду рядом с тобой и если замечу, что ты пытаешься бежать или буйствовать, воткну его в тебя. Наконечник кинжала смазан снотворным, ты не умрешь, но крепко заснешь. Если не хочешь больших неприятностей, будешь делать все, что я прикажу. Сейчас мы пойдем в Большой Зал, ты станешь по левую руку от набожника, и будешь спокойно стоять, пока длится прием. Двигаться, улыбаться, кивать не нужно, просто стоять и молчать, я буду у тебя за спиной, как совесть.

Алеас быстро переоделся в хламиду служителя Светлоокого и повесил на шею знак верховной власти. Мне страшно хотелось съязвить, что Светлоокий покарает его за такое кощунство, но говорить я не мог и только кислой миной выразил свое мнение.

Я должен был бежать, я был обязан хотя бы попытаться, пусть это закончится гибелью, но Шанкор должна узнать, что не по своей воле я оказался у трона Тобакку, что я предан ей и сердцем, и душой. Мысль о том, что она думает обо мне, разрывала сердце. Какие катастрофические последствия будут у этой игры!

Алеас выпустил меня, и я впервые оказался вне золотой клетки, в мрачном темном каменном коридоре, стены которого были украшены сценами баталий, убийств, насилий. Это была галерея подвигов набожников. Если все их подвиги заканчивались тем, что показывали эти картины, то легко представить, сколь мало героичными были они.

Факелы бросали изменчивый свет на мозаичный холофольный пол, казалось, из камня поднимается невероятное, волшебное розовое сияние, даже идти было страшно. В галерее нас ждал отряд из псов-хотов. Они обступили нас с Алеасом, и с достоинством на лицах конвоировали по дворцу.

Галерея заканчивалась слепой стеной и роскошной тканой драпировкой. Алеас завязал мне глаза и открыл потайную дверь. Только когда я оказался по ту сторону галереи, он снял с моих глаз повязку. Смысл этих действий был понятен: Алеас не доверял мне и желал обезопасить себя.

За стеной оказалась длинная анфилада комнат. Солнечный свет лился из высоких, забранных решетками окон, на которых раскачивались расшитые золотом и серебром занавески, пол был устлан разнообразными коврами, собранными из меховых лоскутов. На стенах висело оружие, драпировки, возможно скрывающие потайные ходы. Изящные резные деревянные колонны поддерживали потолок, образуя замысловатую сеть, с некоторых колонн, увековеченные смотрели на меня пустыми глазами лица героев, деревянные руки из пола в мольбе обнимали колонну, изображающую чьи-то огромные ноги; изящное женское тело приникло к столбу и слилось с ним; плоды манили свежестью с колонны-дерева.

Усыпанные драгоценными камнями полупрозрачные занавески скрывали входы в боковые комнаты, из которых слышался женский смех, тихая музыка и пение.

Огромные вазоны из тончайшего стекла, заполненные всеми возможными и невозможными цветами, источавшими благоухающий аромат, были расставлены в углах, с их запахом смешивался аромат масел.

Тогда я был просто поражен немыслимой красотой, представшей перед моими глазами, в жизни не видел ничего более изумительного, даже в музее. Но Алеас не позволил мне любоваться этой красотой, а велел идти вперед и не слишком смотреть по сторонам.