Ночные бдения

Всадники повернули к лесу. Здесь ехать было легче, так как капли дождя застревали в густых кронах деревьев. Но леса провинции Лакха отличалась непроходимостью, и у всадников ушло вдвое больше времени, так как местами дорогу приходилось вручную расчищать. Мелкие колючки жутий успевали впиваться в любое существо, пробирающееся через эти заросли, рвали одежду, оставляли царапины.

Наконец, путь окончился, и всадникам открылась великолепная картина дикой природы и, не будь они в столь плачевном состоянии, Маркуэлл, любивший красивые пейзажи, не преминул бы полюбоваться необычайным видом. Там, за Ситулом, небо было лазорево-голубым и абсолютно чистым, как слеза. Красная заря отбрасывала на разбушевавшуюся реку малиновые блики. Эту романтическую картину довершала маленькая хижина перевозчика, сотрясавшаяся под порывами грозы.

Ролес пришпорил коня и начал спускаться вниз с довольно высокого холма, сделав Маркуэллу знак следовать за ним.

Вскоре они подъехали к хижине. Это было крохотное полуразвалившееся сооружение из гнилых палок, перевитых веревками, а вместо крыши были настелены ветки сагорового куста. Дверь была открыта, и ветер безжалостно терзал ее.

Друзья привязали коней к большому раскидистому дереву, по возможности укрыв их от непогоды, а сами вбежали в хижину.

Убожество царило в ней: маленький закопченный камелек в углу, груда тряпок вперемешку с сеном вместо кровати, грубо сколоченный стол; хозяина в доме не было.

Ролес стянул с себя мокрую куртку и, разводя огонь, сказал:

– Беднягу перевозчика буря, наверное, застигла на том берегу Ситула, но мы воспользуемся его гостеприимством, маловероятно, что он вернется до утра.

Маркуэлл снял плащ, развесил его над чадящим камельком, а сам подсел к огню.

– Теперь до утра придется сидеть здесь, – с досадой сказал он. – Как ты думаешь, Ролес, унесете нас ветром вместе с хижиной или нет?

– Мне нравится, господин, – сказал Ролес, усмехаясь, – что вы в любой ситуации не теряете чувства юмора. Но не бойтесь, хоть бури в Лакхе и сильны, они не уносят домов.

Так, весело переговариваясь, сидели два друга у огня.

Ну что, узнали вы их? Да-да, господин Маркуэлл, бездельник-вельможа, странствующий по Империи, ни кто иной, как я. А Ролес? Конечно же, Ролес – Тэннел, принявший божеский вид и таскавшийся повсюду за мной.

Ограбив на дороге пару путешественников, мы смогли сменить одежду палачей на мирное платье и присвоить себе новые имена.

Вот уже почти пол года я искал Шанкор, изъездил пол страны, я шел, видимо, за нею по пятам. Все, что я хотел, – спросить, где Пике, где чертов старик, способный отправить меня домой, а если не сможет – я останусь с ним, чтобы вдоволь беседовать о философии антиподов и правильном устройстве мира.

В Ситул нас забросил тонкий намек, сделанный мне бродягой, которого я по доброте душевной накормил; он сказал, что видел в Ситуле чертовку Шанкор. Но, прибыв в Ситул, я не обнаружил и следов ее. Теперь мы с Тэннелом хотели посетить Касарай, а затем Чикидо, причем Чикидо оказался последним местом, где она могла скрыться. Я чувствовал, что близок к цели и готов поймать удачу за хвост.

Нас искали. Приезжие из Города Семи Сосен рассказывали, что в столице ужесточился контроль, и теперь без специального разрешения невозможно ни попасть в Город, ни покинуть его. Да и в крупных городах, которые мы иногда посещали, стража внимательно осматривала всех подозрительных. Подозревать меня не позволял перстень набожника, красовавшийся на указательном пальце. Хоть Тобакку и засадил меня в Замок Роз, он в порыве ярости не побеспокоился лишить меня своей милости, и его милостью меня не могли теперь поймать. Я смеялся и ликовал, представляя, как бесится теперь мой господин!

Опустошив скудный ужин перевозчика, мы с Ролесом уселись у огня и предались веселой болтовне. Он рассказывал, какие страшные бури видел в молодости, они вырывали из земли с корнями деревья и уносили крыши. Я буду называть его Ролесом, с вашего позволения, так я привык его вспоминать, имя Тэннел вызывает во мне образ темной сырой камеры в Замке Роз и ничего более, но об этом я не желаю больше думать.

Гроза бесновалась за стенами нашего маленького убежища, буря гудела в трубе, раскаты грома сотрясали стены, дождь ручьями лился через плохо залатанную крышу, но нам было все нипочем у яркого огня. Я сказал Ролесу, что не завидую путнику, попавшему в такую передрягу, и как картинка к моим словам, этот путник не замедлил явиться.

Сейчас я думаю, что это был перст судьбы, которая, что не делает, все делает к лучшему, и в мудрости направляет нас, а тот, кто не умеет читать знаки судьбы, сам виноват в своих бедах.

Дверь в хижину сотрясалась от чьих-то сильных кулаков, Ролес глянул на меня и сказал:

– Никак хозяин пожаловал.

Он поднялся и, отворив дверь, впустил путника, мокрого, закутанного в плащ и, видно, очень замерзшего. Он просил о крове, и я узнал его голос. У меня хорошая память, уж поверьте, и я не мог не узнать этого вестника судьбы.