Ночные бдения

Хоросеф шумно дышал, могучая грудь его тяжело вздымалась под белой рубашкой, со лба скатывались крупные бисерины пота. Я был не в лучшем состоянии: меня буквально колотило от нахлынувшей ярости и страха перед наступившим днем. Это была ловушка, и мне не выбраться из нее, все кончено, надо было не слушать Жуку и бежать из деревни.

– Теперь иди к себе и постарайся уснуть, – сурово сказал Хоросеф, указывая на дверь. – Можешь помолиться о своей пропащей душе, скоро она предстанет перед гневом Светлоокого, и не вздумай бежать, окна забиты, двери закрыты, под окном и на входе стоят сторожа, они будут караулить тебя до прибытия Беристера, или, если Беристер примет дар, до его ухода.

Я бросился к двери, но на выходе дорогу мне преградили два здоровых парня и один из них ловко сбил меня с ног увесистой дубинкой.

Бежать было некуда, глупец Хоросеф! – куда я мог бежать от себя. Нехорошо рассмеявшись, я поднялся и, прихрамывая, ушел в свою комнату, и в лихорадке бросился на ложе. Что ж, думал я, возможно, смерть освободит меня, главное, чтоб она была быстрой и не мучительной, в любом случае у меня есть оружие, я судорожно сжал рукоятку хозяина зверя, и я всегда могу умереть быстро или умертвить врага. Сжимая в руке кинжал, я впал в забытье…

Рассвет был туманным и предвещал дождь, лучи солнца не прорезали тьму комнаты, но густой туман проникал во все щели и приносил холодную влагу. Я поежился и открыл глаза. Ну что же, утром, при дневном свете все не казалось столь ужасным, как ночью, даже надежда легонечко царапалась в сердце, разве меня покинет удача, разве бог оставит в трудную минуту. Столько раз жизнь висела на волоске, но разве я мертв?! Так будет и на этот раз, я найду выход, у меня есть Жука, а впрочем, будь что будет!

Фелетина принесла мне завтрак только к обеду. Глаза ее были красны от слез, лицо перекошено страхом, а руки предательски дрожали. Она поставила передо мной миску с мясом и разразилась слезами.

– Ах, Андрэ, – причитала она. – Мы погибли, погибли, все погибли.

– Ты только что это поняла, милая? – несколько грубовато ответил я, набивая рот мясом. – Давай хоть поедим перед смертью как следует.

– Как ты можешь так говорить! – воскликнула она, – так говорить, не зная, что произошло.

– Мне теперь все равно, что происходит в вашей чертовой деревне. Как сказал бы Марци, скоро я буду петь с девушками в зеленых лугах, а вы здесь можете подавиться своей религией и обычаями. Прости, Фелетина, – мягко сказал я, беря ее за руку. – Не слушай меня, милая. Я зол, и я не хочу умирать. Все, кто приговорен к смерти, такие злые, уж ты мне поверь. Но я не боюсь, нет, нет, – говорил я, чувствуя, как предательски дрожит мой голос. – Я же воин, воин не боится смерти, лишь бы она была быстрой и безболезненной. Помоги мне бежать! Я не так уж много натворил, и не сделал ровным счетом ничего, за что бы мог понести наказание. Я не повстанец, ты же знаешь, и вовсе не демон. Смерть невинного – плохая штука, – грустно закончил я.

Фелетина все это время, не отрываясь, смотрела на меня полубезумными глазами, крепко сжимая мою руку, как бы ища защиты и покровительства.

– Нет-нет, – прошептала она. – Ведь ты ничего не знаешь. Беристер прислал ответ.

– Да?! – заволновался я. – И что он сказал?

– О! это ужасно, – опять зарыдала она, но подавив слезы, продолжила. – Он прислал голову Зенона, а на его лбу вырезал «сдача», – и она залилась слезами.

– Черный юмор у этого парня, – скорее для себя сказал я. – Да, Фелетина, ты права, теперь вам всем стоит ждать расправы. Но я бы на твоем месте не стал ждать, я взял бы вещи и ушел в лес, покуда этот юморист не уберется, куда подальше. Это хороший совет, милая, лучше бы тебе ему последовать.

– Он придет сюда с псами-хотами, и они вырежут всю деревню, – проревела она. – Я не могу уйти, и никто не может уйти, хоты не трусы, и никогда не бегут от врага.

– Не трусы? – рассмеялся я. – Бояться трусости – самая большая трусость, Фелетина, и полнейшее безумие. Лучше быть живым трусом, чем мертвым героем, потому что мертвые герои никому не нужны, им не надевают на головы лавровые венки. Зенон – герой, но что стало с его головой, ее отделили от тела и украсили кровавой надписью, дай бог, если это было сделано после смерти. Лучше бы он был живым трусом, и отправил твоего мужа к Беристеру. Где сейчас Хоросеф? Припрятывает вещички или помогает Донджи в его намерениях стервятника?

– Как… как ты можешь! – гордо воскликнула Фелетина. – О, я сразу знала, что ты отплатишь за мою доброту ненавистью!

Она вырвала свою руку из моей и отбежала к двери.

– Беги, беги, Фелетина, я желаю тебе убежать дальше от этих стен, потому что здесь живет подлость и кровожадность. Беги, забудь все клятвы, что ты дала Хоросефу, он не стоит ни одной!

Фелетина смерила меня презрительным взглядом и, не сказав ничего, вышла из комнаты, заперев за собой дверь.

Я выглянул в щель забитых ставен: улица была пуста, на чурбачке пристроился страж; он сидел напряженно и испуганно озирался по сторонам.

– Эй, друг, – тихо окликнул я его.