Ночные бдения

Я не верил глазам: старик мертв, я убил старика! Я свободен и он не может убить меня, Донджи отправился в ад, и я собственноножно помог ему в этом, как и обещал. Но я был спутан, я был буквально прикован умелыми узлами к злосчастному стулу. Мой верный хозяин зверя покоился в ножнах. Яростные попытки освободить руки или достать кинжал терпели фиаско, а где-то неподалеку раздавались властные мужские голоса. Тут-то я заметил священный изогнутый нож, который валялся рядом с поверженным Донджи. Осторожно подскакал я на своем троне поближе к телу и начал потихоньку раскачиваться, просчитывая расстояние падения, чтобы не повторить ошибку старика и не налететь на острый угол стола. Наконец, стул упал, и я мягко приземлился на недвижного Донджи как раз рядом с заветным ножом; я осторожно подполз к нему и взял левой рукой, потому что она была не так сильно затянута, как правая, и еще не совсем онемела. Кое-как я начал пилить крепкие, на совесть пропитанные веревки, а пугающие голоса раздавались все ближе и ближе, Донджи верно рассчитал, пришельцы нашли бы нас мертвыми, или, что вернее, меня одного. Но время всегда было моим врагом и не давало мне передышки. Наконец, веревка поддалась под остро отточенным ножом, и мои руки оказались на свободе. Не с меньшим трудом, превозмогая боль от врезавшихся пут, я разрезал веревки, приковавшие меня к стулу. И вот я был свободен!

Я подошел к двери, но тут же в страхе отшатнулся: двое прошли по улице, их одеяния не оставляли сомнений относительно принадлежности к захватчикам. Когда грузные шаги стихли в темноте, я осторожно вышел на улицу. У меня в голове созрел план: сначала я пойду к дому Хоросефа, посмотрю, жива ли еще Фелетина, если она жива и рана ее не столь смертельна, как показалось мне в начале, я заберу ее и уйду в лес. В любом случае ее нужно спасти от надругательства, по деревне уже разносились безумные вопли женщин, к тому же не мешало забрать деньги, спрятанные в тряпье. Вторым шагом мне нужно было разыскать Жуку и третьим бежать из деревни.

Я вытащил кинжал и стал тихонько пробираться по темным улицам, еще не подвергнувшаяся разорению окраина деревни в смертельном страхе сидела в темноте. На другой половине уже царила смерть. И первый ее страж попался мне на мощеной холофолью дорожке – в неестественной позе, откинув руку, на ней лежал мертвый мужчина, я подошел ближе и увидел, что это полоумный дед Марци, горло его было перерезано, и голова лежала в луже крови. Меня передернуло и затошнило.

– Всем велено сидеть по домам, чего ты шляешься, хот? – пророкотал мне в спину густой бас. В оцепенении рассматривая смерть, я не заметил, как подошел один из псов.

– Я… я… я… – заикался я, онемев от неожиданности и пораженный грозным видом воина.

– Ты, ты, ты сейчас распрощаешься со своей никчемной жизнью, – прорычал он, вынимая меч.

Но не успел пес и замахнуться, как я, движимый страхом смерти, молниеносно вытащил из-за пояса хозяина зверя и со всего размаху всадил его в живот воина. Он издал нечленораздельный вопль боли и попытался нанести мне удар мечом, но я, быстро вытащив клинок, вовремя успел отскочить в сторону: тяжелый меч разрубил бы меня пополам. Не помня себя, в отчаянии гибели, я полоснул клинком по горлу пса. Горячая кровь фонтаном брызнула мне на щеку, и воин, забулькав, рухнул на землю. Дрожащими руками, отчаянно матерясь, я размазал кровь по щеке и обтер о траву клинок. Шок мой тяжело представить тому, кто никогда не убивал человека; и не надо, видит Бог, не надо.

– Прекрасный удар, господин, – услышал я приглушенный голос и, развернувшись приготовился поразить еще одного противника.

– Черт, Жука! – выругался я сквозь зубы, увидев бродягу, потому как это был именно он.

– Совершенно верно, это я, даже согласен с прозвищем «черт», оно мне идет, – как ни в чем не бывало, сказал он.

– Если ты все видел, то мог бы и помочь по старой дружбе, – рассердился я.

– Нет, Андрэ, такому прекрасному воину я не помощник, да и оружия у меня нет. Если не возражаешь, я присвою меч этого пса, – сказал он, указывая на поверженного хота.

– Бери, если поднимешь, – усмехнулся я.

Жука отстегнул ножны и с легкостью, подкинув в воздух, всадил в них меч. Пристегивая ножны, он счастливо и загадочно улыбался.

– Вот теперь, – прошептал он, – я чувствую себя человеком, что за мужчина без оружия?! Эх, бывало, я такое вытворял с мечом!

– Жука, – я затравленно оглянулся, – пора сматываться отсюда, где один, там и другой, – сказал я, указывая на мертвого хота. – Пошли.

– Куда? – удивился он.

– В дом Хоросефа, – сказал я, вспомнив о Фелетине.

– Зачем?

– Нужно забрать деньги и помочь Фелетине, она ранена в живот, или, – я на минуту задумался, – или вынести ее тело.

– Если она ранена в живот, господин, – небрежно сказал Жука, – то спасать ее бесполезно, все равно умрет, а вот денежки прибрать стоит, они могут пригодиться, если их, конечно, еще не оприходовали псы.

– Нет, они вскрыли полы и выгребли весь урожай Хоросефа, но мою комнату не тронули.