Ночные крылья. Человек в лабиринте

Бордману все это было неприятно. Но он действовал из необходимости и нисколько не удивился тому, какой оборот приняли события. В своем первоначальном анализе он предусматривал два равновероятных варианта: или Раулинсу удастся ложью выманить Мюллера из лабиринта, или Раулинс в конечном счете взбунтуется и выболтает всю правду. Он подготовился и к тому, и к другому.

Бордман теперь сам пришел в сердце лабиринта из зоны F вслед за Раулинсом, чтобы взять ситуацию под контроль, пока не произошло чего-то непоправимого. Он знал, что одна из возможных реакций Мюллера – самоубийство. Мюллер ни за что не покончил бы с собой от отчаяния, но вполне мог сделать это из мести. С Бордманом пришли Оттавио, Дэвис, Рейнольдс и Гринфилд. Хостин и прочие вели наблюдение с внешней территории. Все люди Бордмана были вооружены.

Мюллер повернулся. Лицо его выражало бурю эмоций.

– Прости, Дик, – сказал Бордман, – но мы должны это сделать.

– У тебя что, совсем нет совести? – спросил Мюллер.

– Когда речь идет о безопасности Земли – нет.

– Это я уже давно понял. Но все-таки думал, что ты человек, Чарльз. Я не понимал глубины твоего падения.

– Я бы предпочел не поступать так. Но придется. Пойдем с нами.

– Нет.

– Ты не можешь отказаться. Парень рассказал тебе, что поставлено на карту. Мы и так виноваты перед тобой сильнее, чем можем когда-либо искупить, Дик, и не стоит увеличивать счет. Прошу тебя.

– Я не покину Лемнос. Я не считаю, что у меня есть какие-то обязанности перед человечеством. И не стану выполнять ваше задание.

– Дик…

– В пятидесяти метрах к северо-западу от того места, где я стою, есть огненная яма, – заявил Мюллер. – Я собираюсь пойти к ней. Через десять секунд не будет уже никакого Ричарда Мюллера. Одно несчастье компенсирует другое, и Земля ничего не проиграет по сравнению с тем, как было до того, как я обрел эту свою особую способность. Поскольку вы, люди, не оценили эту способность раньше, не вижу причин позволить вам воспользоваться ею сейчас.

– Если ты хочешь покончить с собой, – сказал Бордман, – то почему бы тебе не отложить это на пару месяцев?

– Потому что я не хочу работать на вас.

– Это ребячество. Последний грех, в котором я мог бы тебя заподозрить.

– Мои мечты о звездах были ребячеством, – сказал Мюллер. – Так что я просто пытаюсь быть последовательным. Пусть эти выродки из другой галактики тебя хоть живьем съедят, Чарльз, – мне все равно. Это ведь тебе не хочется стать рабом, верно? Где-то в глубине своей черепной коробки ты будешь взывать к тому, чтобы тебя освободили, а команды радиосущества будут указывать, какую руку поднять, какой ногой пошевелить. Жаль, я не доживу до того, чтобы это увидеть. Поскольку отправляюсь к огненной яме. Ты не хочешь пожелать мне счастливого пути? Подойди ближе, позволь коснуться твоей руки. Прочувствуй хорошенько меня. Напоследок. Я больше не буду на тебя обижаться. – Мюллера всего трясло. Его лицо лоснилось от пота. Верхняя губа подрагивала.

– Хотя бы прогуляйся со мной в зону F, – предложил Бордман. – Там спокойно сядем и обсудим это за бренди.

– Сядем бок о бок? – Мюллер рассмеялся. – Тебя же стошнит. Ты не способен этого выдержать.

– Я хочу поговорить с тобой.

– А я не хочу! – заявил Мюллер. И сделал неуверенный шаг на северо-запад. Его крупное сильное тело казалось сейчас вялым и ссохшимся, словно в нем остались только сухожилия, натянутые на ослабевший каркас. Но он сделал еще один шаг. Бордман наблюдал. Оттавио и Дэвис стояли от него по левую руку, Рейнольдс и Гринфилд – по правую, между Мюллером и ямой огня. Раулинс, словно бы всеми забытый, стоял чуть в стороне от всех них.

Бордман почувствовал пульсацию в гортани и какое-то ноющее ощущение в пояснице. Им овладела страшная усталость и в то же время яростное возбуждение, какого не случалось со времен молодости. Он позволил Мюллеру сделать третий шаг к самоуничтожению. А затем небрежно махнул двумя пальцами.

Гринфилд и Рейнольдс тут же набросились на Мюллера.

Уже давно готовые к этому, они налетели, как кошки, и ухватили его за локти. Бордман увидел, как их лица моментально посерели от воздействия Мюллера. Тот дергался и пыхтел, пытаясь вырваться. Но вот подскочили и Дэвис с Оттавио. В сгущающихся сумерках вся группа выглядела как борющийся Лаокоон – Мюллер возвышался над всеми, тогда как люди меньшего роста обвились вокруг его мускулистого тела. Лучше было бы применить парализатор, подумал Бордман. Но с людьми это немного рискованно, бывает, что сердце впадает в дикий ритм, а дефибриллятора у нас с собой нет.

Еще несколько мгновений, и Мюллер был вынужден опуститься на колени.

– Обезоружьте его! – распорядился Бордман.

Оттавио и Дэвис держали Мюллера. Рейнольдс и Гринфилд его обыскивали. В одном из карманов Гринфилд нашел шар-уничтожитель с окошком.

– Вроде больше ничего нет, – сказал он.

– Проверяйте внимательно.

Они осмотрели еще раз. Мюллер тем временем сохранял неподвижность, его лицо застыло, глаза окаменели. Это была поза и выражение человека, стоящего перед плахой палача. Наконец Гринфилд снова поднял взгляд.