Ночные страхи

Я с облегчением присел за столик в «Кафе Ку-ку»: ведь стул есть стул, а усталость есть усталость, как бы ни пыталось плебейское сознание лишить реальности большинство объектов и чувств. Ее там не было. Дорис Блэкмор там не было – это я понял сразу. Тяжесть пяти часов и пяти фунтов стерлингов, выброшенных на железнодорожный билет и такси, обрушилась на меня с такой силой, что я застонал в голос. Помимо общего разочарования меня мучило еще кое-что, в чем я тогда не мог и не хотел себе признаться. В глубине души я питал надежду увидеть эту официантку. Зачем? Перекинуться с ней парой слов? Дать ей понять, чем она меня не устроила? Или устроила? Я не знал. Но одолевшее меня сожаление было столь безмерным и нестерпимым, что я решился на то, что считал невозможным, пока ехал в поезде, – во всяком случае, невозможным для себя. Будь моя совесть чиста (а я почему-то чувствовал, что это не так), все было бы довольно просто: всего лишь несколько слов, сказанных между прочим, словно такой вопрос был совершенно естественным, – и все, дело сделано. Однако в поезде, сколько бы я ни проговаривал про себя эти слова, какое бы безразличие ни напускал, я не мог произнести их вслух. Теперь же я понял, что смогу, и, оплатив счет, подошел к женщине, которая, похоже, была здесь главной.

– Вы не подскажете, что стало с официанткой… кажется, ее звали Дорис Блэкмор… которая здесь работала раньше?

При этих словах лицо женщины напряглось, и она отрывисто проговорила:

– Боюсь, не скажу. Она уволилась, уведомив нас за несколько дней. Разумеется, мы ей не выплатили за неделю.

– И как давно это было?

– Думаю, больше месяца. Она сказала, что с нее хватит, а ведь она зарабатывала тут очень даже хорошие деньги. Они все такие – нельзя на них положиться. Любая блажь, надуманная обида, новый приятель – никогда не знаешь, в чем дело, – и вот их уже и след простыл.

– Жаль, – сказал я. – Она казалась приятной девушкой.

Управляющая поджала губы и пожала плечами.

– Не приятней остальных. Они все испорченные, если хотите знать мое мнение.

– И вы не знаете, куда она уехала?

– Извините, ничем не могу вам помочь.

Что ж, больше я ничего не добился. Я рассказал обо всем Томасу Генри (который должен был притвориться, что сам наведался в Рестборн), чтобы он сказал Эдварду, что это Лицо, если можно так выразиться, обезличилось. Искать бесполезно, уж лучше сразу его забыть. Так Томас Генри и сделал, однако Эдвард не желал соглашаться, что последующие поездки в Рестборн ничего ему не дадут. Как и мне, мысленно добавил я. Эта поездка была для меня словно болячка, «которая приятна нам, хоть причиняет боль»[81], как сказала шекспировская Клеопатра: она беспокоила не только сама по себе, но и из-за контраста с окружающими здоровыми тканями.

В то время у меня была квартира в районе Найтсбриджа, выходившая окнами на Гайд-парк, и я завел привычку для здоровья совершать ежевечерний моцион в парке перед сном. Обычно я прогуливался между углом Гайд-парка и Веллингтонскими казармами, но прогуливался не в одиночестве, а в числе прочих особ, отнюдь не думавших о собственном здоровье. Кто-то сидел на скамейке, кто-то стоял, кто-то прохаживался по аллеям, а некоторые приезжали и уезжали в машинах, и те прижимались к краям тротуара в особой интимной манере и каким-то образом – вероятно, выделяя туман аморальности, – затемняли окружающий воздух. Я ничего против них не скажу, из страха обидеть благодушных людей, проповедующих принцип «живи и дай жить другим», но, прогуливаясь рядом с ними, я собирал полные уши «приветиков», «дорогуш», «голубчиков» и прочих оборотов, традиционно пускаемых в ход «ночными бабочками», и это очень меня утомляло. В самом деле, если бы не мое упрямство и уверенность в том, что я имею на этот парк не меньшее право, чем они сами, я бы направил свои стопы куда-нибудь еще.

Когда со мной заговаривали, у меня не находилось, как у некоторых мужчин, готовой фразы для вежливого отказа, – я уклонялся, увертывался или шел дальше с каменным лицом. Но в один из вечеров моя искусительница поднялась со скамейки в нескольких ярдах впереди и встала передо мной, преградив мне путь.

– Привет, голубчик, – сказала она.

Не окажись ее лицо почти вплотную к моему, я бы узнал ее раньше. Не будь я так отстранен, я бы узнал ее раньше.

– Дорис Блэкмор! – наконец сказал я.

– Она самая, – ответила она. – Я вас видела несколько раз, когда вы бродили вечерами, нагуливая сон или еще для чего, и подумала: «Почему не я?»

– Я прихожу сюда не затем, чтобы снимать женщин, – возразил я.

– Я так и подумала, но нельзя быть уверенной, у меня мало опыта. Даже те, кто постарше, не всегда могут понять.

– В самом деле не всегда, – пробормотал я.

– Не важничайте. Возможно, и вам что-то нужно – другим же мужчинам нужно.

Я ничего не ответил.

– Знаете, – продолжала она, – вы первый, кого я узнала в лицо с тех пор, как оказалась в игре.

– В игре?

– Ну, на промысле, на панели – есть много названий для этого дела.

– Я мог бы сказать то же самое. Вы единственная, кого я узнал в лицо в этой толпе.