– Тебе оно не помешает, – сказал я, – и мне тоже.
– Не думаю, что ты меня чем-нибудь огорошишь.
– А я думаю, да. – Но я тут же засомневался: что такого в совпадении имен? Я сам себе напридумывал невесть чего. Может быть, это просто пшик?
– Я жду, – сказала она с нажимом.
– В общем, он в Рестборне. Ну вот, я знал, что сумею тебя удивить.
Она быстро пришла в себя.
– Ну, там еще тысяч восемьдесят человек. Что в этом странного?
– Быстро объяснить не получится.
– Сегодня вообще все небыстро.
– Что ж, вот твой стейк. И мой жареный морской язык.
Я попросил официанта разлить шампанское. Дорис набросилась на стейк.
– Я все еще жду, – сказала она. – Ты пока ничего не сказал. Только, что этот твой друг сейчас в Рестборне. Это что – сенсация недели?
– Что ж…
– Скушай корж. Ты слишком часто чтожкаешь.
– Суть в том, с кем он там.
– И с
Я уставился на нее. Я так часто видел, как это Лицо оживает под карандашом Эдварда, что стал различать в нем нечто легендарное, гипнотическое, что-то от бессмертного искусства, врезавшееся в память глубже, чем живая модель. Если бы Мона Лиза села рядом со своим портретом, он бы ее затмил.
– Я не знаю, похожа ли она на тебя, – сказал я, – но у нее такая же фамилия, Блэкмор.
Это как будто ее поразило, но лишь на миг.
– Нормальная фамилия, хотя не скажу того же о людях. На свете уйма Блэкморов.
– Пожалуй. Но не в «Кафе Ку-ку».
Вот тут ее и проняло – так же, как проняло и меня после слов Эдварда, – и даже сильнее.
– Не может быть! – воскликнула она, и ее темно-синие глаза заволокла пелена, видимо, выражавшая внутреннее потрясение. – Блэкмор в «Кафе Ку-ку»! Ничего не понимаю.
– Я тоже, – кивнул я.
– Я оттуда уволилась пять недель назад – как бы я там оказалась?
– Тот же вопрос задаю себе я.
– Безумие, правда? – сказала она. – А он не шутил?
– Он не такой человек.
– А как он вообще оказался в «Кафе Ку-ку»? И как ты сам там оказался, если уж на то пошло?
– Э-э… Это отдельная история, – промямлил я. – Когда-нибудь я тебе расскажу.
Но я не думал, что нам стоит видеться снова.
– Ты все время помешиваешь вино этой длинной штуковиной, – сказала она. – Для чего?
– Чтобы вышли пузырьки.
– Из меня вышли все пузырьки. Ты меня оглушил. Что ж, ты здесь, и я здесь, остальное неважно[82]
…– Ты еще молода, чтобы помнить эту песню.
– Мой отец часто ее напевал.
– Да.
– Ты хотел, чтобы он познакомился с мисс Блэкмор в Лондоне… уж не знаю, с какой целью… а он познакомился с другой мисс Блэкмор, в Рестборне. Возможно, он думал, что она это я.
– Это вопрос для метафизиков.
– Я не понимаю твоих длинных слов. Как-то это чудно́. Но пусть это не испортит наш вечер… Он не назвал ее имени?
– Нет. Но у меня есть подсказка. Она должна выглядеть в точности, как ты.
– Как я?
– Да, иначе он бы с ней не был.
Дорис нахмурилась, а затем ее брови взлетели и лицо озарилось пониманием.
– Ну конечно, это же моя сестра!
– Твоя сестра?
– Ты забывчивый, да? Близняшка, я тебе о ней рассказывала. Тихоня.
– Что-то припоминаю.
– Я не особо поддерживаю связь с семьей, особенно теперь. Я не мастерица писать письма… Но это должна быть она. Вот хитрая бестия! Ей не нравилась ее работа, и она всегда облизывалась на «Ку-ку». Да, это Глэдис, точно она. А ведь могла бы быть я, она же моя точная копия.
– Вы обе оригиналы.
– Да, ты прав. Когда-то мы были близки. Но зачем ей себя утруждать и рассказывать мне о своих делах? Я же ей не сказала, когда уехала в Лондон. Зачем писать письма, если тебе ничего с этого не обломится? Но она хорошая девушка, если понимаешь, о чем я, и я надеюсь, он будет с ней хорошо обращаться.
– Я в этом уверен.
– Вот же судьба! Это могла бы быть я, она вылитая я, только не такая хорошенькая, ну, то есть, так говорят. И все равно я желаю ей удачи.
Дорис начала сознавать всю величину своей потери, и даже «Персик Мельба»[83]
остался нетронутым на тарелке.– Может быть, это лишь мимолетное увлечение, – сказал я, но сам в это не верил.
– Хотела бы я оказаться на ее месте. Кому-то везет во всем.
Наш разговор исчерпал себя. Я пытался представить эту историю с Эдвардом. Какая тяжесть была у него на сердце, когда он снова отправился в Рестборн, даже зная, что пташка улетела! И слепая вера его спасла: я был уверен, что, пока жива Глэдис, он больше не будет рисовать Лицо.
Время близилось к ночи. Мы перебрасывались словами, но в ее выпадах и колкостях не чувствовалось прежней живости.
– Если бы ты знал, как я на тебя злилась, ты бы не выглядел таким самодовольным. – Это был верх ее остроумия.
Неожиданно она сказала:
– От всего этого чувствуешь себя старой-престарой, да?
– От чего?
– Ну, не знаю. От всего… От того, что твоя сестра выходит замуж раньше тебя. Думаешь, он на ней женится?
– Я в этом уверен.
– Просто класс. Я никогда не хотела замуж: навидалась, как люди расходятся. Думается, и тебе тоже не хочется жениться.