Но когда я сообщил ей, что с нами будет еще и мой друг, она, казалось, была разочарована.
– Я думала, будете только вы.
– Только я? Похоже, ты мне льстишь, – сказал я. – Ну да, конечно. Однако этот мой друг – он приятный малый, и мне, разумеется, нужен компаньон.
– Я думала, вы достаточно старый и страшный, чтобы справиться самому.
– Здесь ты ошибаешься. В моем возрасте я не могу позволить себе рисковать.
– Вы хотите, чтобы я ему отдалась?
– Боже правый! – вздохнул я. – А если бы и захотел, ты бы отказалась?
– Отказалась? – повторила она. – Девушки вроде меня не имеют возможности отказаться.
– Да ладно, – произнес я шутливо. – Твоя жизнь – сплошная череда отказов, насколько мне известно, хотя известно мне немного. Ты отказалась от «Кафе Ку-ку», отказалась со мной разговаривать, отказалась не разговаривать…
– Только потому, что вы были таким нетактичным.
– Нетактичным?
– Ну хорошо, – согласилась она, – я приду.
Речь Дорис не была пустой или глупой – по крайней мере, для меня, – но она была ограниченной. Ей нравилось пикироваться в беседе, к тому же она сдабривала разговор бульварными словечками – эвфемизмами и вербальными вывертами: она говорила «разумно» на что-то не вполне разумное, «просто класс», чтобы что-то казалось проще и лучше, чем на самом деле, и «ну хорошо» – с волнением в голосе, чтобы принять что-то не очень хорошее.
Но мы оба чувствовали себя не в своей тарелке. Мы с ней сидели и ждали, перебрасываясь пустыми замечаниями. Разговор всегда дается с трудом, когда двое ждут третьего, а он все никак не идет. Течение диалога сдерживается тем соображением, что в любой момент он может быть прерван, и возникает некоторое напряжение, парализующее язык. Я, пользуясь возможностью, пел дифирамбы Эдварду: милейший человек и сама пунктуальность. Это звучало не слишком убедительно ввиду его откровенной непунктуальности, и Дорис, которая выглядела очень мило и ничуть не вульгарно, сказала:
– Видимо, он не хочет встречаться с кем-то вроде меня. Разумно.
– Да ну, – возразил я. – Ему не терпелось с тобой увидеться. Он не подвержен глупым предрассудкам и к тому же… – Я умолк под укоризненным взглядом часов. Половина девятого. Ужин был назначен на восемь. Ничего себе Эдвард опаздывал.
– Я сама невысокого мнения о мужчине, который соглашается отужинать с проституткой, – неожиданно сказала Дорис. – Хороший мужчина не стал бы.
– А как же я?
– О, вы другое дело. А он передумал, уж это как пить дать, и я его не виню.
– Обычно он никогда не опаздывает.
– Это я уже слышала. Наверное, он обычно не ужинает с кем-то вроде меня.
– Не говори так. Ты не вроде кого-то, ты это ты.
– Все, что он хочет, – это со мной переспать.
– Только что ты говорила, что он не придет, потому что ты…
– Ну да, еще скажите, что я противоречу сама себе.
– Мистер Ленталл, будьте добры, мистер Ленталл, будьте добры, – раздался высокий гнусавый голос юного портье, распевавшего свое обращение, протискиваясь между столиками и вперяясь в каждого посетителя вопрошающим взглядом. – Мистера Ленталла к телефону. Мистер Ленталл, будьте добры.
Только когда он произнес мое имя в четвертый раз, я осознал, что он имеет в виду меня.
– Прошу прощения, – сказал я, вставая.
– Это ваша фамилия? Вы мне не говорили. Вы никогда ничего мне не говорите.
Мне не хотелось оставлять ее одну – у меня было смутное опасение, что другие посетители могли ее выгнать, – и все же я был рад выбраться из-за столика. Телефон в качестве компаньона был не столь требователен, как Дорис.
– Это Эрнест?
– Да, старый черт. Почему ты не здесь? Где ты?
– В Рестборне.
– Где?!
– В Рестборне.
История, которую он мне поведал, казалась совершенно бредовой. Но я не мог не верить Эдварду, потому что знал его как человека правдивого. Однако, поверив в такое, я едва не тронулся умом. Телефонная будка сделалась изолятором для помешанного.
– Ты не можешь говорить всерьез.
– Но я серьезен. Я ужасно извиняюсь, но ты ведь меня понимаешь? Найди любое оправдание, какое сможешь. Извинись за меня.
– Я совершенно ничего не понимаю – какие я найду оправдания?
– Расскажи ей то, что я рассказал тебе.
– Я сейчас не смогу объяснить почему, но она не поверит. У нее есть причина не верить. Она мне выцарапает глаза. Ты не знаешь, на что способны такие женщины.
– Скажи ей, это была любовь с первого взгляда. Ей это должно быть знакомо.
– Морковь с первого взгляда ей знакома, а не любовь. Ты скотина – так подставить меня. И я не верю, что ты в Рестборне, ты здесь, в соседнем зале.
Эдвард рассмеялся. Счастье сделало его толстокожим. Он повторял, что сожалеет, но в его голосе не было и тени сожаления. В нем слышался такой триумф и ликование, что я едва его узнавал.
– Ты останешься на ночь в Рестборне?
– Да. И, наверное, назавтра тоже. Все, я вешаю трубку – она меня ждет.
– Ну, – нахмурилась Дорис. – Что сказал твой приятель? За столько времени он, наверное, выложил всю свою биографию.
– В каком-то смысле так и есть. Но сначала давай закажем еду.
В числе прочего она попросила стейк и пиво, чтобы запить, но я убедил ее взять шампанское.