Ночные страхи

Я подбежал к окну, откуда исходил яркий свет пламени, но первое, что бросилось мне в глаза, было даже не пламя, а черная брешь, плотная и зловещая, как котел над костром, на том месте, где раньше была пампасная трава. Под этим пугающим черным провалом еще тлели угли, вспыхивая языками огня. Огонь дышал жаром мне прямо в лицо, и я поспешил отойти от окна. И только позже, гораздо позже, я и еще кто-то со мной нашли обугленные человеческие останки и обломки взорвавшегося пистолета, еще слишком горячие, чтобы к ним прикоснуться.

На распутье [92]

Жили-были мальчик и девочка, Петр и Ольга, брат и сестра. Жили они на опушке огромного леса. Ольге было девять лет, Петру – семь. Их отец, дровосек, был очень беден. Их маму звали Люсиндра. Она приехала из какой-то другой страны: они с отцом познакомились во время войны. Она была настоящей красавицей, с длинными золотыми волосами. Немного мечтательная и рассеянная, она иногда заговаривала с детьми на своем родном языке, которого они не знали, но она была доброй, любила их, и они тоже ее любили.

Но Михаил, их отец, был человеком суровым и строгим, и дети немного его побаивались. Даже Люсиндра боялась мужа, потому что он страшно бранился, когда сердился, и не раз говорил, что теперь жалеет, что взял ее в жены. В такие минуты она тоже жалела, что вышла за него замуж, но не решалась сказать это вслух. К тому же он был силен и пригож и мог быть любящим, добрым и нежным, когда не впадал в ярость.

Отец строго-настрого запрещал детям заходить далеко в лес: как увидите, что свет с опушки уже не пробивается сквозь деревья, – ни шагу дальше. Лес был настолько густым, а немногочисленные тропинки – настолько узкими и неприметными, что даже бывалые лесорубы иной раз сбивались с пути, заплутав в чаще, где стволы деревьев стояли почти вплотную друг к другу. И в глубине леса водились опасные звери: волки, медведи и дикие кабаны. У Михаила был шрам, оставшийся после схватки с медведем, – глубокая борозда, затянувшаяся сморщенной сизой кожей, от плеча до локтя. Объясняя детям, почему нельзя заходить далеко в лес, он показывал им этот шрам. Ольга испуганно отводила глаза, а Петр говорил, что ему хочется точно такой же.

Михаил даже Люсиндре запрещал ходить в лес одной, хотя иногда приглашал ее поехать с ним, когда брал лошадку с тележкой. Они уезжали на целый день и обедали прямо в лесу, и Люсиндра всегда с нетерпением ждала этих прогулок. Но обычно он ходил в чащу пешком, потому что дорога, ведущая от опушки, очень скоро кончалась, разветвившись на несколько узких тропинок, терявшихся в сумраке среди деревьев. Так что Люсиндра знала о лесе не больше, чем дети. Но ей, как и детям, хотелось знать больше, потому что их крошечный домик стоял на отшибе и до ближайшей деревни было так далеко, что, случалось, они месяцами не видели ни единой живой души.

Но как-то раз, когда Михаила не было дома – он целыми днями работал в лесу, – к домику подошел незнакомец. Молодой, бойкий, гибкий и стройный, с такими же светлыми волосами и голубыми глазами, как у Люсиндры, что и неудивительно: ведь он был ее земляком и знал некоторых людей, которых знала она. Он был коробейником, странствующим торговцем, продавал вразнос бусы и брошки, браслеты и атласные ленты. Эти глупые безделушки не заинтересовали Петра, но в коробе у торговца нашлись и ножницы, и перочинные ножи, и много чего еще.

Незнакомец разложил свой товар на деревянном столе в крошечной кухне. Он так заманчиво поблескивал и сверкал, и внезапно вся комната словно наполнилась радостью и весельем, хотя Люсиндра упорно качала головой и твердила, что у них мало денег и она не сможет ничего купить. Молодой человек улыбался и отвечал, что он и не ждет, что она что-то купит, но продолжал выкладывать свой товар, который все не кончался (вот же диво, как столько всего помещалось в коробке?!), и его смех был таким заразительным, что очень скоро смеялись все, и Люсиндра пуще всех. Дети в жизни не видели, чтобы мама так звонко смеялась. В конце концов она вышла из комнаты и вернулась с горсткой монеток, и купила Ольге браслет, перочинный ножик Петру, а себе – нитку бус. Потом сказала веселому коробейнику, что ему пора в путь, потому что скоро стемнеет. Он рассмеялся в ответ и сказал, что никуда не торопится и не боится ходить в темноте, ведь он хорошо знает лес. Но она не разрешила ему остаться. Дети вмиг приуныли, и сам торговец уже не смеялся. Пробормотав, что Люсиндра – жестокая женщина, он принялся собирать со стола разложенный товар. Дети, как зачарованные, наблюдали за ним, не в силах оторвать взгляд от сокровищ, исчезавших в коробе одно за другим. Иногда, когда коробейник брал со стола особенно привлекательную вещицу, он вопросительно приподнимал брови, словно предлагая им ее купить, но Люсиндра каждый раз твердо качала головой.

– Тебе пора уходить, – повторяла она вновь и вновь.

– Всему свое время, – отвечал он и лукаво поглядывал на детишек, которые понимали, что он нарочно медлит с уходом.