Ночные страхи

Утром, пока Томас был в церкви, а Джулия с Хилари еще не вышли из своих комнат, я не раз выбегал в сад, чтобы как следует присмотреться к этой траве. Разрослась она, надо сказать, изрядно – до размеров довольно внушительного стога сена, из-за чего вся лужайка, сама по себе вовсе не маленькая, казалась зрительно меньше. По масштабу это было бы сопоставимо с большой отбивной на десертной тарелке. Как любой крупный предмет, эти заросли будили во мне противоречивые чувства, а именно восхищение и неприязнь. Местами трава была гуще, местами пореже и казалась темнее и гуще всего, если смотреть с той стороны, куда выходит большое окно библиотеки. Какой она должна быть, чтобы эксперимент удался, – прозрачной или, наоборот, непрозрачной? Если прозрачной, то, наверное, можно немножко схитрить, пробраться в глубь зарослей и проредить их секатором! Никто ничего не заметит, никто не узнает. Хотя нет… Кто-нибудь может увидеть меня из окна. К тому же Томас говорил, что у этой травы острые листья. Они режут, как бритва! Может быть, мне и удастся забраться вглубь, но я выйду оттуда весь в мелких порезах. И хорошо, если в мелких порезах, а не исполосованный до костей. Представляю, сколько будет крови! «Господи, Фергус, что с тобой приключилось?» «Видишь ли, Томас, я замечтался, споткнулся и грохнулся прямо в твою пампасную траву, и она раскромсала меня, как ты и предупреждал».

Я обошел заросли по широкому кругу. У меня было странное чувство, будто за мной наблюдают. Жаль, что нельзя раздвоиться: стать одновременно и наблюдателем, и наблюдаемым, как это бывает в мыслях. Я заставил бы свое alter ego встать напротив меня на другой стороне этого стога. Как было бы увлекательно и интересно увидеть другого Фергуса (если бы я и вправду его увидел) – не отражение в зеркале, а реального человека. Может быть, даже более реального, чем я сам! Самую сущность моего «я» в зримом обличье! Я почти примерил проблему Томаса на себя, а потом поднял взгляд и увидел его самого, буквально в двух-трех шагах от меня. Погруженный в раздумья, я не заметил, как он подошел.

– Разведываешь обстановку? – спросил он.

Я слегка вздрогнул.

– Да, наверное.

Он произнес небрежно:

– Знаешь, я тут подумал… Возможно, в свете христианской веры, которую ты, как я понял, не разделяешь…

– Да, мне надо было пойти с тобой в церковь.

– Я сейчас не об этом. Я вот что хотел сказать: может быть, нам не положено видеть больше, чем дозволено нашим глазам. Если трава темна и непроглядна, значит, так надо, и нам следует отказаться от нашего плана. Что скажешь, Фергус?

– Скажу, что я буду разочарован. Что в этом плохого? Мы просто пройдем мимо…

– Тут дело принципа. Сама идея совсем не плоха, даже, я бы сказал, поэтична. Но если пытаться проверить поэзию жизнью…

– И что?

– Возможно, тебя не обрадует результат… А вот и наши прекрасные дамы!

Джулия шла впереди, Хилари чуть-чуть отставала, но Томас обратился именно к ней:

– Доброе утро, доброе утро. Хотя уже никакое не утро, а день. Что вы делали все это время? Чем ты занималась, Хилари?

– Ничем особенным.

– Ничем особенным? А можно чуть подробнее?

– Мы написали несколько писем, – сказала Джулия.

– Ты всегда пишешь письма, Хилари! Всегда на бумаге, никогда во плоти! Ты написала, что гостишь у меня?

– Я воспользовалась твоей писчей бумагой.

Томас применил более прямой подход:

– Ты написала, что отлично проводишь время в гостях?

– Разумеется, я написала, что здесь очень мило.

– Ты написала что-нибудь хорошее обо мне?

Хилари покраснела и проговорила с видимым усилием:

– А что еще я могла написать?

Томасу пришлось удовольствоваться столь невнятным ответом.

Близился срок нашего эксперимента, и с каждой минутой мне становилось все беспокойнее. Промежуток между шестичасовым чаем и ужином – само по себе неуютное время: чай уже выпит, а до вечернего портвейна еще далеко. Решив, что пора приступать к делу, я сказал:

– Ну что? Чем займемся теперь?

К моему удивлению, Томас ответил:

– Обязательно надо чем-нибудь заниматься? Хорошо же сидим.

Он что, собирался пойти на попятный?

– Сидим хорошо, – согласился я. – Но не стоит ли что-нибудь предпринять? Что-то такое, о чем Хилари напишет домой.

– Мы уже написали домой, – сообщила Джулия, а Хилари протянула руки к огню, пылавшему в только что разожженном камине.

– Вот видишь, – сказал мне Томас. – Она хочет сидеть среди угольков, греть озябшие ножки, и я с удовольствием составил бы ей компанию.

– У меня на нее другие планы, – возразил я.

– Не надо, Фергус. Забудь.

Я одарил его тяжелым взглядом кольриджского старого морехода.

– Весь день, – сказал я, – ты донимал Хилари, без конца задавая вопросы, на которые, если я не ошибаюсь, ей далеко не всегда хотелось отвечать. – Я сделал паузу, чтобы дать всем возможность осмыслить мои слова.

Томас сделал непроницаемое лицо, Джулия кивнула, соглашаясь со мной, а Хилари всем своим видом дала понять, что лучше бы я промолчал.