Ночные страхи

– Да? Я написала так много писем.

– Мы только и делали, что писали письма, – вставила Джулия. – Когда не бегали по экскурсиям. Хилари пишет такие хорошие письма!

– Правда? А мне всегда кажется, что я пишу исключительно о себе или вообще ни о чем.

– О себе или вообще ни о чем? Возможно, это одно и то же, – произнес Томас с таким искренним пылом, что это сгладило грубость. – Нам интересно побольше узнать о тебе. Хотя, может быть, ты для всех разная. Возможно, моя Хилари совсем не такая, как Хилари Джулии, и совсем не такая, как Хилари Фергуса. – Он посмотрел на меня, выразительно приподняв бровь.

Я подумал, что в своих неудачных попытках ухаживания он перешел грань приличий. Насколько я видел, его слова не обидели Хилари, но смутили: слово «я» она произносила слегка неуверенно и как-то даже растерянно, словно сама толком не понимала, что оно значит. Мне не хотелось быть втянутым в эту беседу, но я должен был что-то сказать – по возможности, что-то такое, что облегчило бы задачу Томасу, который столь очевидно добивался благосклонности Хилари.

– Уолт Уитмен писал, что «тебе надо прославить себя, возвестить о себе всему миру», – сказал я.

– Именно мне?

Мы все рассмеялись.

– Нет, не только тебе. Вообще всем.

Хилари отчего-то встревожилась.

– Для меня это самое трудное!

– Не для тебя одной, – заметила Джулия с улыбкой, хотя было ясно, что для нее никакой трудности в этом нет.

– Так ты собираешься за границу зимой? – упорствовал Томас.

– Что скажешь, Джулия?

Томас покачал головой, изображая шутливое отчаяние, и выпалил прежде, чем Джулия успела ответить:

– Ну вот опять! Куда мы идем? Никуда! – Он беспомощно развел руками, как бы признавая свое поражение.

– Мы идем спать, – слегка раздраженно проговорила Джулия. – А вас оставляем с вечерним портвейном.

Она поднялась, и мы тоже поднялись. Хилари была почти такой же высокой, как Томас, ее пышная расклешенная юбка всколыхнулась, когда она сделала шаг. Ее очарование проявлялось в движениях – они говорили о Хилари больше, чем все ее скупые слова.

– Какое красивое у тебя платье, – заметил Томас. – Мне нравятся эти тонкие полоски. Очень все выразительно… И ряды незабудок на светлых полосках. Мол, не забудьте меня. Разве можно тебя забыть?! Это почти кринолин, разве нет? Как понять, где кончается платье и начинаешься ты?

Она покраснела, и я сказал, чтобы сгладить неловкость:

– Она как пампасная трава.

Так мы вернулись к обсуждению моей задумки.

Мы решили, что сейчас уже поздно и слишком темно, чтобы что-то предпринимать. Томас назначил время для нашего эксперимента: завтра, между обедом и ужином.

– Зачем так поздно? – возразил я. – Мне кажется, лучше устроить прогулку при свете дня.

– Для чего лучше?

– Для эксперимента. Мало ли что нам привидится в сумерках.

– Так мы и пойдем, чтобы что-то увидеть.

– А я-то думал, Фома Неверующий, что ты хотел убедиться, что там никого нет… или, наоборот, есть. Если будет смеркаться…

– Не лучше ли дать тайне шанс? – перебил меня Томас. – Мне кажется, так интереснее. И потом, я не знаю, нужна ли мне полная определенность.

– Мне показалось, ты хотел убедиться, – повторил я. – И насчет этой пампасной травы, и насчет… насчет…

– Хилари? Да, наверное. Насчет нее мне хотелось бы удостовериться. Вот только можно ли полагаться на этот эксперимент? Не так давно ты сам назвал меня фантазером.

– Что бы ни произошло, – заключил я, – даже если вообще ничего не произойдет, ход твоих мыслей так или иначе изменится. Изменится само восприятие… их обеих.

Мы обсудили детали завтрашнего предприятия, а потом Томас сказал:

– Пожалуй, нам тоже пора отдыхать.

В воскресенье время тянулось нестерпимо медленно. Со мной редко бывает такое, чтобы настолько остро осознавать ход часов. Часы были повсюду, в основном декоративные настольные, со скульптурными фигурками: юные леди, прилегшие отдохнуть, дети с корзинами цветов и фруктов, прочие персонажи, ведущие неспешную, праздную жизнь вне времени. В доме, наверное, не осталось ни одного циферблата, с которым я бы не сверился неоднократно, но больше всего мне нравились часы у меня в спальне, потому что они отставали и тем самым как бы давали хоть маленькую, но отсрочку. От чего? Честно сказать, я не думал, что из нашего эксперимента выйдет какой-то прок, но само ожидание создавало ощущение близящегося кризиса. Что за нелепость! Ведь понятно, что эта затея не даст никаких результатов – о чем будем знать только мы с Томасом. Разумеется, мы не собирались посвящать милых дам в детали нашего плана – как и саму пампасную траву.