Ночные страхи

Они легли в снег рядом с матерью и прижались к ней с двух сторон. От холода их клонило в сон, но они знали, что спать нельзя. Борясь со сном из последних сил, они услышали на дороге чьи-то шаги. Они знали, что звать бесполезно. Тот, кто пришел к перекрестку, все равно их не услышит и не увидит. Но Ольга все-таки встрепенулась и поднялась на ноги.

– Я попробую еще раз.

Сначала она увидела на дороге тень, длинную, как колокольня, а следом за тенью показался и сам человек, который шел очень быстро, почти бежал.

– Папа! Папа!

Ольга бросилась ему навстречу. Но его глаза были пусты и темны, словно два черных зеркала, отражавших серебряный лунный свет. Испугавшись, что он тоже их не увидит и не узнает, девочка схватила его за руку. Он остановился так резко, что чуть не упал.

– Где ваша мать? – спросил он.

– Здесь! Она здесь!

Она потянула его к ямке в снегу, но он отшатнулся и сказал, не глядя на жену:

– Синдра, я пришел попрощаться.

– Мы не будем прощаться! – воскликнула Ольга. – Нам надо домой! Отведи нас домой!

Он покачал головой.

– Нет. Я был с нею груб. Я ее не достоин. Пусть идет, куда хочет. Пусть будет счастлива.

– Ты же не бросишь ее?! Ты же ее заберешь? – умоляюще проговорила Ольга. – Посмотри, она поранила ногу. Она не может идти.

Он все же заставил себя посмотреть на жену, подошел к ней, опустился на корточки, осторожно потрогал ее распухшую ногу.

– Ты правда хочешь пойти со мной? – спросил он.

– Да, – прошептала она. – Но ты знаешь дорогу?

– Я знаю дорогу, – сказал он, и в его голосе явственно прозвучали нотки прежней заносчивости. Он подхватил жену на руки – легко, как пушинку.

На одном из пустых указателей внезапно возникла надпись: «Страна, куда ты стремишься всем сердцем». Он указывал в том направлении, откуда они пришли. И они зашагали домой, смеясь и приплясывая на ходу, как те люди, которые отыскали свою дорогу.

Per far l'amore [93]

В тот август – август между двумя войнами – комары в Венеции были особенно свирепы и ненасытны. Даже венецианцы, обычно невосприимчивые к укусам этих паразитов, иногда появлялись на улицах с покрасневшими запястьями и опухшими лицами. Озверевшие насекомые не признавали привычных правил: они не дожидались сумерек, чтобы начать атаку, ни днем ни ночью от них не было спасения. Владельцы и служащие отелей старались не чесаться на людях, отказываясь признавать эту кару небесную. «E la stagione», – замечали они философски: «Такой сезон». Большинство итальянцев склонны считать, что всякое бедствие, сколь угодно несносное, следует естественному порядку вещей, и стараются не паниковать. Но гости Венеции, просыпаясь с распухшими веками и раздутыми губами после того, как не один час ворочались и корчились под москитными сетками, пытаясь изловить этих летучих тварей в свете прикроватных ламп, были настроены более решительно, и многие из них перебирались в горные санатории, куда комары, как считалось, не долетали.

Единственным сообществом, приветствовавшим это бедствие, были фармацевты, продававшие небывалые объемы пузырьков масла цитронеллы, маленьких цветных свечек, гарантировавших избавление от комаров, и прочих инсектицидов – в те времена еще не было ни «Рейда», ни ДДТ. Но фармацевты процветали недолго, ведь их запасы были не бесконечны – не только защитных средств, но и лекарств от укусов, – и им пришлось подсовывать покупателям лосьоны для загара и кремы от морщин, заявляя, что они действуют ничуть не хуже антисептиков.

И словно этого было мало, город накрыла волна небывалой жары. От зноя изнемогала не только Венеция, но и весь Апеннинский полуостров. Каждый день местная газета «Газеттино», как и национальные «Коррьере делла сера» и «Стампа», публиковала сводки метеослужбы, сообщавшие температурные диапазоны во всех крупных городах Италии, включая Бенгази, входивший тогда в Итальянскую империю. Бенгази всегда держал первое место по максимальному показателю в сорок градусов Цельсия; другие города – Рим, Милан, Неаполь, Флоренция и Болонья – всегда превосходили Венецию по максимальному показателю, зато Венеция, где температура не поднималась выше тридцати пяти, неизменно удерживала самую высокую отметку минимальной температуры, никогда не опускавшейся ниже двадцати шести. Мелководная, прогретая солнцем лагуна, не знавшая прохлады, обнимала город, словно вечно теплая грелка. Иногда можно было наблюдать, как английские или американские туристы, сидя за столиком кафе с карандашом в руке, увлеченно делают вычисления, переводя Цельсия в Фаренгейта.

– Девяносто четыре сегодня, – безрадостно сообщал кто-то из них. – На градус ниже, чем вчера, но влажность выше – восемьдесят девять процентов, всего на два градуса ниже, чем в Нью-Йорке.