Ночные страхи

Сегодня они впервые ужинали одни. Он обожал Аннет, как обожала ее и Морин, и ни за что не решился бы лишить дочь такого удовольствия, если бы не чувствовал, что его организм на пределе. В газетах все чаще и чаще попадалось словосочетание Colto da malore[94], означавшее, что еще один несчастный, и опять средних лет (всем им, казалось, было от пятидесяти до шестидесяти), сражен внезапным недугом прямо посреди улицы и доставлен в больницу, где либо тут же умер, либо признан излечившимся через (как минимум) двадцать дней. Внезапная смерть или трехнедельное заключение в венецианской больнице! Генри, не доверявший свое здоровье случайным людям, приходил в ужас от такой перспективы. Глядя на венецианскую ночь, на гондолы, проплывавшие под террасой, величаво покачиваясь – в тишине, с одинокими певцами или целыми мандолинными ансамблями, – озирая всю эту панораму увешанных фонариками малых и больших лодок, он пытался вновь ощутить прежнее очарование, пьянящий восторг, который такие сцены пробуждали в нем раньше. Но теперь все это не вызывало в нем ничего, кроме желания убраться подальше, в горную прохладу, где можно будет избавиться от мучений.

Он почувствовал прикосновение к плечу – легкое, словно комариное, – и поднял взгляд на лицо дочери, светившееся радостью.

– Мамочка уже идет, – сказала она.

Это было не совсем верно. Морин появилась минут через десять, не раньше. Генри не мог сказать по ее лицу, каким будет вердикт. Жена редко выкладывала что-то важное сразу, а ждала, когда разговор обратится на посторонние темы, и тогда как бы невзначай выдавала новость. Они с дочерью сосредоточенно жевали креветки с чесночным соусом, а Генри ковырял вилкой жареный морской язык. Морин заметила вскользь:

– Я не забыла позвонить Лоредане Бембо.

В его душе шевельнулась надежда.

– Да? И что она сказала?

– Она была само благодушие, Генри. Сначала она сказала, что ужасно сожалеет, что ты, дорогой, так тяжело переносишь жару, и просила передать тебе все мыслимые выражения любви и сочувствия.

Сердце у Генри упало.

– И еще она сказала, что полностью понимает твое желание уехать. Она и сама бы уехала. Но, Генри, она заклинала, чтобы мы ее не подвели. Она сказала, что ее бросили столько гостей – из-за жары, ты понимаешь, и комаров, – что это уже и приемом не назовешь. Самое большее, к ужину будут человек тридцать. Она сказала, что кроме нас в Венеции почти никого не осталось.

– Не уверен, что мне это льстит, – ответил Генри, пытаясь проявить остроумие.

– Ну, ты понимаешь, что она хотела сказать. И все это, ясное дело, на ее плечах. Все эти хлопоты, приготовления… И она так превозносит Аннет. Я думаю, что мы не можем ее подвести, – как ты считаешь, милый?

– Пожалуй, не можем, – с сомнением проговорил Генри.

– И да, Генри – чуть не забыла, – она сказала, ты можешь не бояться комаров, потому что их там не будет. Она придумала совершенно поразительный способ, как от них избавиться. Она это придумала специально для тебя – так она сказала. Но это секрет. Ты все узнаешь, когда придешь.

Генри понял, что ему не остается ничего иного, кроме как принять неизбежное.

Каким-то образом он умудрился не умереть за эти два дня, но ему пришлось изрядно помучиться. Когда он неспешно шел к цветочному магазину на Сан-Стефано (он был вынужден каждый день менять цветы у них в гостиной, потому что за сутки они увядали от жары), его вдруг зашатало: ему показалось, что солнце пронзило его, словно меч, как будто кожа перестала его защищать. Colto da malore! Он в панике огляделся, ища укрытия, но тщетно: солнце стояло прямо над длинной площадью, плавно расширявшейся по краям. Затем он заметил навес и засеменил к нему. Стоя в его жалкой тени, он чувствовал себя как потерпевший кораблекрушение на крошечном островке посреди бурного океана. Что же дальше? Как бы он ни был напуган, ему не хотелось признавать поражение и возвращаться в отель без цветов – Морин будет недовольна. Примерно на полпути к магазину один навес над подъездом отбрасывал полоску тени. Он метнулся туда и вновь почувствовал уверенность в своих силах. Это были просто нервы! Хотя нет, не нервы: оглядев длинную площадь, он увидел, что другие пешеходы ведут себя точно так же – избегают выжженную солнцем середину площади с возвышающейся над ней статуей и крадутся по краям, перебегая между островками тени. Впрочем, никто из них не падал замертво, и вскоре он набрался храбрости и вошел, едва ли не приплясывая, в цветочный магазин, где цветы опрыскивали водой, и повеявшая прохлада принесла ему блаженство.

Но в тот день он больше не выходил из отеля до сумерек, как и на следующий день, когда нужно было идти на прием, притом что даже на закате было жарко, как в полдень. Генри махнул рукой на цветы и не выходил до тех пор, пока за ними не прибыла гондола, причалившая к парому с латунными перилами, и Морин сказала гондольерам: «Palazzo Bembo, sa!» – словно в тот вечер это было единственным возможным местом назначения.