Так что пять комнат теперь пустовали, прибранные, но не обставленные. Сирил то и дело туда заглядывал. Его побуждало к этому необъяснимое влечение, приправленное тревожным ожиданием. Сама пустота этих комнат словно наделяла их личностными свойствами, Сирил почувствовал это сразу, едва открыл дверь: ему захотелось извиниться за вторжение. Постепенно такие обходы вошли у него в привычку, день казался неполным, если он не навещал пустые комнаты. Иногда он откладывал это до самого вечера, когда летние сумерки смягчали впечатление резкости от окон без занавесок, голых стен и незастеленных полов; иногда совершал обход перед самым сном, прихватив фонарь, поскольку Тримблы забрали с собой все электрические лампочки. Крадясь на цыпочках, он чувствовал себя едва ли не преступником, прохожие на улице, увидев свет фонаря в пустых комнатах, могли бы принять его за вора и сообщить в полицию. Чудак с фонарем на носу![99]
Но он напрасно волновался: на улице не было никаких прохожих, дом с той стороны защищали река и деревья – даже полицейский не смог бы увидеть его в окно. Со временем у него развилось ощущение, что одного обхода в сутки недостаточно, он чувствовал, что должен обойти комнаты по второму, а то и третьему разу, пусть даже в ночной пижаме, чтобы ни малейший оттенок их пустоты не ускользнул от него. Такие обходы вызывали в нем странную экзальтацию, словно он устанавливал связь с чем-то неосязаемым, и он возвращался к себе, вспотевший и уставший, словно в результате неких душевных усилий.Однажды к нему обратился мистер Сноу:
– Почему бы вам, сэр, не поручить мне присматривать за этими пустыми комнатами вместо вас? Я могу проверять их в последнюю очередь, перед тем как запирать двери на ночь.
Сирил был поражен: он и не подозревал, что мистеру Сноу известно о его невинном развлечении. Он быстро прикинул все в уме. Сможет ли это избавить его от одержимости – ибо как еще это назвать? Примет ли его подсознание, жаждавшее жертвы, жертву мистера Сноу в виде личного времени и стараний как замену его собственных? Что ж, стоит попробовать.
– Да, – сказал он, – я буду вам весьма признателен, мистер Сноу. И не сочтите за труд сообщать мне напоследок, перед сном, все ли в порядке.
Чуть позже одиннадцати вечера в дверь кабинета Сирила постучали, и через несколько секунд, достаточных, чтобы неведомый гость мог обойти ширму, защищавшую кресло Сирила от сквозняков и иных сюрпризов, перед ним предстал садовник.
– Докладываю, сэр. Все на местах, все в порядке, – по-военному отрапортовал он, и Сирил вспомнил, что мистер Сноу служил в армии во время Первой мировой. После этого садовник скромно козырнул и ушел, не дожидаясь благодарности.
Сирил боролся с собой, точнее, с той частью себя, которая, точно неведомый возмутитель спокойствия, стремилась любыми средствами лишить его покоя. Решало ли это вопрос? Как мог он быть уверен, что мистер Сноу проверил все, что следовало? Не должен ли он сам контролировать ночные обходы садовника, которые почти наверняка совершаются без должной тщательности? Можно ли быть уверенным, что мистер Сноу в точности знает, на
Отметив, что его подсознание выделило эти слова курсивом, Сирил вплотную подошел к пониманию того, сколь абсурдна была его невротическая дилемма – пониманию, которое до сих пор изгоняло его больные фантазии. Все это было сущей нелепицей! Никакого риска, разумеется, быть не могло. Да, мистер Сноу на год-другой ближе к старости, чем Сирил, но он здоровый и крепкий мужчина и в состоянии сладить с любым жильцом, любым воображаемым жильцом, с которым может столкнуться в пустующих комнатах. К тому же он сам вызвался на эти ночные обходы, Сирил его не просил о таком одолжении.
Постепенно это зудящее чувство чего-то несделанного, что будет тревожить его долгими и, возможно, бессонными ночами, улеглось, и той ночью, как и многими последующими ночами, Сирил ложился спать без всяких опасений. «Все на местах, все в порядке».