Ночные страхи

Размышляя об этом, он вернулся в палаточный лагерь и, сам того не желая, принялся снова бродить между палатками. Какими странными и неуместными они казались теперь! Словно некое чародейство – бессмысленное, однако наделенное своеобразной силой, причем силой недоброй, пробуждающей в памяти беззакония военной кампании в пустыне. Генри старался не задевать муслиновую ткань. Пологи палаток были распахнуты – все пташки разлетелись. Хотя нет, одна палатка оказалась закрыта. Что-то заставило Генри приблизиться к ней. Помимо того, что палатка была закрыта, он отметил еще две странности. Хотя кто-то зашнуровал ее с не меньшей тщательностью, чем ботинок, алый бант был завязан снаружи, а не изнутри, а флажок оторван, причем оторван грубо, и в том месте, где он крепился, зияла темная прореха, через которую можно было…

Генри не сразу заглянул внутрь – он еще долго топтался рядом, с каждым мигом все сильнее ощущая всю нелепость происходящего. Если, как он предчувствовал, его вопрос, то есть ответ, лежал внутри палатки…

Так и было – ответ распростерся на двух стульях, но Генри не решался в это поверить, и ему на помощь пришла набежавшая темнота: несмотря на близившееся утро, светлее отнюдь не становилось. Генри почувствовал, что ему не хватает воздуха, и поплелся к окну, выходившему в сад, желая укрепиться в своем неверии, и увидел на небе массивную тучу, затмившую свет, и услышал, не вслушиваясь, предгрозовые раскаты, предвещавшие конец жаре. Сверкнула молния, за ней другая, вспышки отражались в зеркалах на стенах. Вдруг налетел порыв ветра – сплошная стена ветра, ударившая в палатки, заставив их разом отпрянуть, точно сонм призраков. Снова сверкнула молния, осветив всю sala. Генри больше не мог уклоняться от своего долга, человеческого и отцовского. Наверное, что-то еще можно сделать, чтобы помочь, оживить, вернуть… Но было уже слишком поздно: раздвоенный алый флажок был туго затянут на потемневшей шее. Новая вспышка лишь подтвердила то, что Генри и так уже знал, а вслед за тем он различил надпись на флажке. Ее начало скрывалось в узле удавки, виднелось лишь ключевое слово, но память подсказала Генри остальное: Per far l'amore – для любви.

Жильцы [98]

Когда жильцы съехали, Сирил не стал искать им замену – решил, пусть комнаты постоят пустыми.

Раньше в них почти все время кто-то жил – с тех пор, как Сирил купил дом двенадцать лет назад. Потом там поселились Гучи, пара, которая вела за него хозяйство, когда же съехали и они, решив найти что-то получше, комнаты опустели. Сирил не мог позволить себе нанять новую пару прислуги, и приходящая домработница, которой иногда помогал садовник, мистер Сноу, живший в собственной квартире на верхнем этаже, вполне удовлетворяла его потребности. Но вопрос жилья тревожил Сирила: пустые комнаты, отдававшиеся эхом на его шаги, действовали на его дух, как остывшая грелка – на плоть, ему было не по себе. Для этого он и пускал постояльцев, которые не имели рабочих обязанностей, но и не требовали платы, а, напротив, платили Сирилу.

Они занимали пять комнат: две спальни, ванную, гостиную и кухню. Все эти помещения находились на разных уровнях и не образовывали единой квартиры, дуплекса или другого жилого пространства, имевшего определенное название. Кухня и гостиная располагались отдельно и имели собственный выход в сад через зеленую дверь, невидимый из той части дома, где жил Сирил. К жильцам нужно было спускаться по лестнице, словно в подвал, хотя это был не подвал: окна выходили в сад, а не на стену приямка, поскольку дом стоял на крутом склоне и имел с той стороны дополнительный, четвертый, этаж.

Дом был поистине странным. Его несколько раз надстраивали, без определенного плана или системы. Немногие из восемнадцати комнат располагались на одном уровне, почти каждая из них «стояла» на ступеньку ниже или выше другой. Архитекторы, надо признать, не тратили впустую ни малейшего пространства в коридорах или на лестницах: открыв одну дверь, можно было с непривычки налететь на следующую. В те дни, когда Сирил пускал жильцов, им нередко случалось потеряться в этом лабиринте, да и сам он освоился в доме далеко не сразу. Какие-то комнаты представляли собой произвольные пятиугольники с дверью в короткой пятой стене. Если смотреть в такое помещение через открытую дверь, вид получался каким-то косым, словно в бредовом сне: стены смыкались, предметы мебели наползали один на другой – сплошной сумбур.

Спальни и ванные комнаты жильцов также отделялись дверью от половины Сирила. Но между ними и гостиной имелась общая территория – часть лестницы, которая, поднимаясь спиралью, выходила на маленькую площадку перед дверью квартирантов. Всего лишь восемь ступенек бросали вызов их частной жизни, но Сирил то и дело сталкивался с Тримблами.

– Плохая примета – столкнуться на лестнице, – весело говорил он, и их, казалось, забавляла его неизменная шутка.