Ночные страхи

Как-то раз он спросил ее мать: «Она действительно знает, что делает? Похоже, она считает, что сегодня любовь не такая, как в прежние времена». Но Морин ответила: «О, с Аннет все хорошо. К тому же, чем больше у нее кавалеров, тем я спокойнее. Мы не должны вмешиваться, надо дать ей почувствовать самостоятельность. Если бы у нее было что-то серьезное, я бы сразу поняла». Тогда Генри возразил: «Да, но мы не в Англии. Autres pays, autres mœurs[95]». Морин покачала головой и сказала: «Не надо портить ей веселье». Это стало их лозунгом.

Генри было неприятно смотреть на танцующих: он испытывал досадливую ностальгию и чувство вины за то, что сам не танцевал, поэтому спустя какое-то время снова поднялся наверх. На этот раз он высмотрел брешь в одной из муслиновых крепостей: полог открылся, показалась чья-то голова, и он услышал, как его просят войти. Он вошел. Полог задвинулся, ленты были завязаны – они отгородились от внешнего мира. Но это была лишь короткая передышка. Один из троих мужчин взглянул на часы.

– Подумать только, уже два, – сказал он. – Dobbiamo filare – нам пора!

С ним так тепло попрощались, что Генри почувствовал себя еще более одиноким. Он снова спустился в бальную залу и решился рискнуть вызвать неудовольствие дочери: он оттеснит этих Нино и Джиджо и попросит ее вернуться домой. «Твоей матери нездоровится!» – вот что он скажет. Но на этот раз он не увидел ее в сонме танцующих: она исчезла. Мелькавшие одно за другим прекрасные лица безразлично смотрели на него. Генри подумал, что, возможно, Лоредана знает, где Аннет, и с этой мыслью направился к хозяйке дома, которая сидела на том же месте, что и пять часов назад, такая же свежая и оживленная, завораживая мужчин по обеим сторонам от себя. Однако Генри остановился еще до того, как она обратила на него внимание. Откуда ей знать, где Аннет, когда вокруг сотня, если не больше гостей? И в любом случае такой вопрос прозвучал бы нелепо и бестактно. Аннет ужасно разозлилась бы, узнав, что отец снарядил поисковую группу, чтобы вернуть ее с небес на землю! А кроме того, ему пришлось бы всем рассказывать о Морин. Поэтому он с самым беззаботным видом помахал хозяйке дома, а она в ответ что-то ему крикнула – венецианцы вечно что-то кричат как в бальных залах, так и с мостов над каналами, – но он не разобрал, что именно. Может, пожелала доброй ночи? А может, она подумала, что он уходит? Пытается улизнуть как можно незаметней? Он стал медленно подниматься на верхнюю галерею, держась за шелковый шнур.

На галерее царила полутьма: в роскошных канделябрах горело только несколько свечей. Неужели все, кто не танцует, все vecchietti, уже разошлись? Палаточный лагерь остался на прежнем месте, помещение не привели в порядок: слуги решили оставить уборку на утро. Заглянув в одну из палаток, Генри увидел раскиданные на столиках карты. Дальние палатки, любовные альковы, он едва различал в полутьме и тем более не мог понять, есть ли кто-то внутри. Он прошел мимо них к окнам и вдруг увидел – с томительным чувством – две палатки для мизантропов. В любой из них можно было найти прибежище. Он выбрал дальнюю, в более темном углу, и, оказавшись внутри, скорее почувствовал, нежели увидел, что стал ее первым посетителем. Генри задвинул полог и завязал ленты – пусть теперь комары пищат сколько угодно! Звуки музыки были едва слышны и уже не раздражали его, а скорее убаюкивали. Вскоре Генри уснул.

Ему приснился сон, в котором он по-прежнему кого-то искал, только не в этом доме, а на солнечном пляже, среди кабинок для переодевания и туалетов. Он испытывал ужасное смущение, поскольку все кабинки были заняты, и каждый раз, когда он стучался, раздавался сердитый голос:

– Кто там? Вам нельзя.

– Я ищу свою дочь, Аннет, – объяснял он. – Высокая девушка, темноволосая и довольно симпатичная. Я хочу забрать ее домой. Вы ее не видели?

– Мы ее видели, – отвечал голос, – но она не хочет домой, и она будет сердиться, если узнает, что вы пытались ее найти. За ней присматривают Нино с Нини, и Джиджо с Джоджи. У нее теперь своя жизнь, вы должны это понимать.

– Да, – сказал Генри, – но ее мать беспокоится. Она не хочет, чтобы девочка возвращалась домой одна – это неправильно. Люди начнут судачить. Пожалуйста, скажите мне, где она.

– Она где-то здесь, – с неохотой отозвался голос, – но вы не сможете войти, дверь заперта. Это храм d'amour, так что, пожалуйста, оставьте нас в покое.

Как ни странно, Генри тут же понял, какая дверь ему нужна, и сразу направился к ней. Но теперь он нес цветы, которые купил утром на площади Сан-Стефано, и был этому рад, поскольку цветы служили ему оправданием. Он постучал и сказал самым смиренным голосом:

– Пожалуйста, впусти меня, Аннет, и не сердись: я пришел лишь для того, чтобы отдать тебе цветы. Ты можешь носить их в волосах или как угодно, а если не хочешь, можешь и вовсе их не носить, не все любят цветы.

И хотя он знал, что дочь находится за дверью, она не отвечала, и он увидел, что цветы завяли у него в руках.