Ночные страхи

В самом деле, Эрнест – мойщик окон казался более вразумительным персонажем, чем Эрнест-полицейский. Крадучись по-звериному, держась ближе к стене, отирая вьюнок, он подобрался к окну гостиной и наконец, оцарапавшись о шипы и измазавшись сажей, заполз по-пластунски под подоконник. Подоконник был достаточно низкий. Эрнест медленно поднялся на четвереньки и заглянул в окно. С этой стороны дома на стене играл неровный лунный свет – предательский свет, но он открыл Эрнесту, что проказливого домового в гостиной нет. С величайшей осторожностью, стараясь вообще не дышать, Эрнест совершил непростые приготовления, потом встал в полный рост и налег на раму изо всех сил. Окно поднялось на фут и застряло. Эрнест невольно глянул вниз: да, оконную раму держала рука. Другая рука отвела жалюзи в сторону, и за ними показалось лицо, не очень отчетливое, но несомненно лицо.

Именно рука лучше всего запомнилась Эрнесту, съежившемуся под раскидистым ясенем. Лицо было обычным. Лицо как лицо, чем-то даже похожее на лицо Хьюберта: румяное, круглое, не то чтобы сердитое, но неприветливое, хмурое. Однако рука была какой-то странной – она не походила на руку человека. Она была крупнее руки Эрнеста, но, глядя на нее, он почему-то почувствовал, что она подчиняется его воле и будет двигаться, как он захочет. В тот миг он был слишком напуган, чтобы проверить это фантастическое допущение, но почему бы не попробовать в следующий раз? В следующий раз. Почему бы и нет?

Представьте себе человека средних дарований, не слишком крепкого физически, но с хорошим котелком на плечах. Он не станет перетруждаться, даже берясь за какую-то непривычную работу, он найдет наиболее легкий способ ее выполнения и безошибочно узнает момент, когда надо применить силу – ту немногую силу, что у него есть. Известно немало примеров, когда худосочный парнишка в случае необходимости становился вполне неплохим углевозом. Но, чтобы носить мешки с углем, как и мешки с чем угодно, нужна сноровка: не годится тащить груз волоком, нужно забросить его за спину. Вот потаскаешь мешки на горбу, и, как знать, не улыбнется ли тебе удача? Не раз бывало, что тот, кто когда-то развозил уголь, потом делил трапезу с принцами крови.

Эрнест вскарабкался по стене, соскользнул по водостоку и ухватился за балюстраду парапета на крыше. Он нашел верный путь инстинктивно или, может, по памяти? Если бы он не был знаком с расположением черепиц – вплоть до того, чтобы знать, какие из них шатаются и могут дать трещину, а то и заскрипеть под ногами, – он вряд ли сумел бы избежать вывиха или серьезного падения. Да, разумеется, он знал путь по шиферной кладке. А как же иначе?! Ведь он прожил в этом доме всю жизнь и любил его, несмотря на все свои страхи, и хотел им владеть, и не собирался никому его уступать, пусть даже по какому-то нелепому недоразумению теперь им завладел кто-то другой.

Окно Синей комнаты располагалось прямо за углом. Представь, что ты верхолаз. Как хорошо знать, что, пока ты занимаешься работой с ломом, молотком или еще каким-нибудь тяжелым, громоздким инструментом, между тобой и землей есть прочный каменный парапет высотою в два фута и шириною в шесть дюймов! Верхолаз сочтет, что не отрабатывает своих денег, если его жизни ничто не угрожает. С такой работой справится любой идиот! Это все равно что посадить взрослого мужчину в детскую кроватку с высокой медной chevaux-de-frise[51]. Тем не менее, обогнув угол, Эрнест почувствовал головокружение и растянулся на свинцовом водостоке, дрожа всем телом.

Но предположим, что человека силой не подпускают к его владениями или к чему-то, что принадлежит ему по праву? Кто осудит его, кто его не одобрит, если он примет разумные меры, чтобы вернуть свою собственность? Должен ли он считаться со своей – или чьей бы то ни было – безопасностью, когда берется за подобное предприятие?

Эрнест подтянулся к окну. Его голова оказалась на уровне верхней рамы, прочно сидевшей в стене. Однако нижняя рама была поднята дюймов на шесть, и наружу выглядывал край жалюзи синего цвета.

Скользящая рама легко пошла вверх и поднялась, казалось, намного выше других. Но тут раздался какой-то треск – покров из жалюзи исчез. Там, в окне, стоял новый владелец. Эрнест уставился на него. Было ли это лицо бедняка, нажившего деньги и купившего себе усадьбу? Или лицо труса, который владел ею прежде? Или лицо полицейского, который ее охранял? Или мойщика окон? Или углевоза? Или, может быть, верхолаза? Или человека, который не посчитается ни с какими препятствиями? Это лицо как будто совмещало в себе многие лица, и все же его основное – сущностное – свойство оставалось неизменным. Несмотря на потрясение, Эрнест вспомнил, что нужно отпустить руки. Призрак в окне тоже отпустил руки – окно было свободно.