Ночные страхи

Точнее, провозглашали до некоторых пор. А с некоторых пор размеренный ход его мыслей стал нарушаться навязчивым чужаком – да, чужаком, но чужаком, явившимся изнутри. Подобно кукушке, этот пришелец вскоре уже перестал ограничиваться кратковременными визитами и занял его разум как собственный дом, отбирая пищу у его законных обитателей. Они томились и чахли, пока Генри Гринстрим выкармливал этого паразита.

Он знал, что это было и откуда взялось. Это была инфекция его разума, перенесшего обиду из-за действия столь тривиального, что, несомненно, больше ничей разум его попросту бы не заметил. В самом деле, он уже почти забыл, что с ним произошло – что-то, связанное с обманом доверия, которое (как тысячу раз заверял здравый смысл) никому не могло навредить. И когда эта мысль свербела в его сознании, она не вызывала чувство вины и не напоминала ему обстоятельства его проступка, а просто мучила и терзала, нарушала цельность нежной оболочки, охранявшей покой его разума.

Если это и не отравляло ему жизнь, то подтачивало силы, лишая способности радоваться, и отчетливей всего проявлялось во время послеполуденного моциона. В это время воздушные образы, наполнявшие его воображение, были не в силах справиться с тревожностью, и виды, открывавшиеся перед ним, не могли развеять его беспокойство. Городок сменялся пригородом, пригород – ленточной застройкой, и едва он достигал привольных сельских просторов, как пора было поворачивать назад. Мимо проносились машины, случайный бродяга спрашивал огоньку, собаки скучали на тротуаре. Все это не особенно воодушевляло, но в то же время настраивало на привычный лад. Даже уродливые домишки, в окнах которых виднелись растения в горшках или претенциозные фарфоровые статуэтки, наводили его на приятные размышления. Он уверенно смотрел вперед, ожидая воссоединения с этими простыми и привычными вещами. Но они утратили свою силу и уже не возвращали ему спокойствия, так что он придумал новый, менее приятный способ умственного досуга. Менее приятным он был потому, что состоял в подсчете минут, протекавших между появлениями этой Мысли. Подобным образом китайский преступник, подвергаемый пытке водой, мог бы занимать себя вычислением угла падения капель.

Мистер Гринстрим остановился у придорожного столба с указателем на церковь Астона. Он гулял полчаса, и Мысль успела посетить его двадцать два раза, то есть в среднем она возникала почти ежеминутно – чаще, чем вчера, когда это случилось лишь четырнадцать раз. Не иначе, это был рекорд – плохой рекорд. Что делать, чтобы избавиться от этого досадного наваждения? Может, перестать считать? Очистить разум? Он пошел дальше неверными шагами, не похожими на его обычную твердую поступь. Впереди октябрьское солнце клонилось к закату, позади трава (поскольку поля уже превосходили числом пригородные дома) окрашивалась золотом; вверху облака лениво ползли по небу, увлекаемые слабым ветром. Этот отрадный миг вобрал в себя всю гармонию, на какую была способна беспокойная земля. Мистер Гринстрим открыл сердце навстречу этой благодати и весь без остатка отдался освежающему ощущению тишины и покоя, как вдруг – вжик! – его снова ужалила Мысль.

«С этим надо что-то делать, – подумал мистер Гринстрим, – иначе я сойду с ума».

Он огляделся по сторонам. Слева, в живой изгороди, за зеленой полосой, виднелась калитка, от которой уходила наискось разбитая асфальтовая дорожка. Она вела на вершину невысокого холма и маняще поблескивала в лучах солнца на горизонте. Мистер Гринстрим знал, что дорожка ведет к церкви Астона, но он был настолько консервативен, что за все прошедшие годы, прохаживаясь по главной дороге, ни разу с нее не сошел. И вот теперь все же решился. Через несколько минут он оказался на возвышенности и словно попал в другой мир, несоизмеримо ближе к небу. Повернув влево, вдоль проселочной дороги, очерченной аккуратными деревьями и менее аккуратными сетчатыми загонами для кур, он не выпускал из виду церковь и наконец вышел на дорожку, которая вела прямо к ней, через скошенное поле. Церковь стояла к нему «спиной», длинная и приземистая, с квадратной башней у дальнего конца, придававшей ей сходство с кошкой, лежащей, подобрав под себя лапы, и, пожалуй, даже готовой замурлыкать.

Мистер Гринстрим остановился перед воротами церковного двора и воззрился на башню, пытаясь понять, что это были за странные штуки, диковато свисавшие по углам под парапетом. Издалека они напоминали кошачьи усы и тем самым довершали сходство самой церкви с этим зверьком. Усатая церковь! Мистер Гринстрим играл с этой идеей, пока его бдительный мучитель, не терпевший такой беззаботности, не кольнул его снова. Вздохнув, он взошел на паперть и прислушался. Ни звука. Он открыл неподатливую дверь и увидел еще пару дверей, обитых зеленым сукном. Обернувшись, закрыл внешнюю дверь, а затем и две внутренние – и почувствовал себя отделенным от мира. Церковь была пуста, вся целиком в его распоряжении.