Ночные страхи

Мистер Гринстрим уже много лет не был в церкви, не считая официальных церемоний или экскурсий, и не очень понимал, что делать. Церковь была построена в английском готическом стиле: легкая, воздушная и просторная, обставленная скорее скудно, нежели пышно. Вместо скамей были стулья из светлого, едва ли не белого дерева, соединенные перекладинами, которые в совокупности, благодаря пересечению вертикальных и горизонтальных линий, имели вид задорный и ладный благодаря сходству с судовой оснасткой.

Мистер Гринстрим прошелся по нефу, но ощутил нежелание – которое сам бы не смог объяснить – подняться на ступени алтаря. В любом случае, вряд ли там было что-то интересное, а восточное окно смотрелось явным новоделом. Шагая обратно вдоль северной стены, он читал монументальные надписи, черными буквами на белом мраморе или белыми – на черном. Затем он подошел вплотную к печке, внушительного вида колонне, из которой доносилось едва слышное потрескивание. Его обход, похоже, подошел к концу, но он ощущал некое смутное побуждение, словно церковь чего-то от него ждала.

«А впрочем, почему бы нет»? – подумал он, опускаясь на колени. Но не смог сразу произнести молитву: утратив привычку молиться, теперь он не знал, с чего начать. Более того, ему было неловко оттого, что он пришел сюда, рассчитывая на помощь религии, тогда как сам много лет пренебрегал налагаемыми ею обязанностями. Такая молитва была бы хуже, чем просто бесполезной, это было бы оскорблением, это настроило бы бога против него. Затем возникла та самая Мысль, вонзив в него свои острые зубы, и он стал молиться без промедления, горячо и бессвязно, умоляя об избавлении. Но его вдруг одолел болезненный страх, что недостаточно молиться про себя, ведь какие-то слова – возможно, самые главные и действенные – могли смешаться или попросту выпасть из фразы из-за невольной спешки его ума, так что он повторил свое обращение вслух. И только закончив говорить, отметил, как непривычно звучал его голос в пустынной церкви. Словно это был не его голос. Нетвердо поднявшись на ноги, он моргнул, ослепленный дневным светом, и, не оглядываясь, побрел прочь от церкви.

Ни разу на обратном пути домой мистера Гринстрима не потревожила Мысль. Облегчение и благодарность его были безмерны, но лишь на следующий день он осознал, что посещение церкви стало поворотной точкой во всей его жизни. Врачи говорили ему, что его главным врагом было болезненное ощущение вины. Теперь же, под защитой Астонской высокой церкви Святого Кутберта, ему было нечего бояться.

Все еще со страхом, но уже полный надежд он смотрел в будущее, в котором, благодаря молитве, веления его сердца не встретят существенного возражения со стороны его совести. Теперь он сможет отдаться им в полной мере. В чем бы ни состояли его желания, каковы бы они ни были, ему не нужно бояться, что они станут мучить его впоследствии. Сила, присутствие которой он ощутил в церкви, его защитит.

Стоял замечательный летний вечер. В такие погожие вечера ребята из прихода Астонской высокой церкви обычно играли в крикет на зеленой лужайке, но на этот раз игра не заладилась, так как несколько всегдашних участников не явились. Пришедшие ребята громко возмущались, ругали прогульщиков и строили догадки о том, какую забаву предпочли их товарищи.

– Я знаю, – сказал курносый паренек. – Я слышал, как они все обсуждали.

– Так скажи нам, Том Уигналл.

– Мне было велено никому ничего не говорить.

– Да ладно тебе, скажи, а не то…

В соответствии с негласным мальчишеским кодексом небольшое, но ощутимое физическое насилие освободило несчастного от дальнейшего сохранения верности данному слову. После короткой, но напористой атаки паренек с неохотой подчинился настойчивой просьбе товарищей.

– Это из-за того молящегося хрыча.

– Что? Из-за старого Гринджина?

– Да. Они будут за ним следить.

– Где?

– В башенной галерее. Фред Бакленд стащил у отца ключи.

– Ух ты! Им же влетит, если их там поймают.

– За что? Они ничего плохого не делают. Каждый может войти в церковь.

– Все-то ты знаешь. Они пошли в церковь не просто смотреть.

– Тогда зачем? Что они задумали?

– Ну, – произнес Том Уигналл с важным видом, – они решили его напугать. Вы знаете, что он там делает?

– Молится. Или что?

– Да, он молится. Но не про себя. Он молится вслух, а иногда вскрикивает и раскачивается на месте. И он молится не за отца и не за мать…

– У него их и нет, я слышал, – вмешался паренек постарше, которого, судя по его ехидному тону, совершенно не впечатлили откровения Тома Уигналла. – Он сирота.

– Так или иначе, – продолжил Том, ни капельки не смутившись, – он молится не за короля и не за родину, и не за то, чтобы стать хорошим или что-то в этом роде. Он исповедуется в грехах.

– Хочешь сказать, он кого-то убил?

– Фред Бакленд точно не расслышал, но это наверняка что-то скверное, иначе он бы не потащился в такую даль, чтобы сознаться в содеянном.

Такой аргумент произвел впечатление на ребят.

– Наверняка он кого-то убил, – уверяли они друг друга, – или совершил какой-нибудь подлог.