Ночные страхи

– Может быть, это он шпионит за нами?

– Кто? Старик Гринджин?!

– Конечно. Кто же еще?

– Там точно что-то шевелится. Вон, возле печки.

– Как я понимаю, до нас ему не добраться?

– Если только по канату, – уверенно сказал Фред. – Дверь на лестницу я запер, а другой ключ – только у моего отца. Ты что-то раскис, вот в чем беда. Сюда разве что черт по канату залезет.

– Но ведь ему не дадут войти в церковь?

– Он мог проскользнуть, если северная дверь была открыта.

Едва Фред успел договорить, как их лица овеяло сквозняком, и шесть колокольных канатов качнулись в разные стороны, задевая друг друга и отбрасывая зловещие тени.

– Это он, – прошептал Фред. – Слышите шаги? Спорим, что это он. Подождем, пусть остановится. А теперь, все вместе: «Бог покарает тебя, Генри Гринстрим, презренный грешник!»

Их голоса, слившись в похвальном единстве, прокатились по церкви. Они сами не знали, какого результата ожидали, но выяснить не успели: из двери на галерею, стуча ботинками, вышел ризничий и накинулся на мальчишек, как на крыс в ловушке. На миг его сковал страх совершить святотатство, дав волю гневу под сводами божьего храма, но затем он вскричал:

– А ну-ка, мерзавцы вы мелкие, выметайтесь отсюда! Ох, задам я вам жару, мало не покажется!

Случайный свидетель, окажись такой рядом, отметил бы, что звонкие оплеухи и всхлипы моментально стихли, как только их поглотил лестничный проем. Минутой позже звуки возобновились, еще громче прежнего. И хотя больше всего затрещин досталось Фреду, его приятели быстро лишились присутствия духа, увидев, как раскис их вожак.

– Придем домой, я тебя выпорю, как положено, – пробасил ризничий. – Будешь знать, как мешать почтенному джентльмену молиться богу.

– Но, пап, его не было в церкви! – возразил Фред, шмыгая носом.

– А хоть бы и так, – сурово ответил ему отец. – Твоей вины это не отменяет.

Несколько месяцев после этого предупреждения Генри Гринстрим не появлялся в Высокой церкви Святого Кутберта. Возможно, он нашел другое святилище, в которых, конечно же, не было недостатка в окрестностях. Возможно, как автовладельцу ему было удобнее посещать отдаленные сельские районы, где имелись церкви (предположим, что он в них нуждался), свободные от посягательств грубой ребятни. За ним никогда не водилось привычки посвящать кого-либо в свои дела, а в последнее время его лицо приобрело непроницаемое выражение, словно он скрывал свои мысли и от себя самого. И все же ему приходилось сообщать шоферу маршрут, и шофер был немало удивлен, когда однажды в декабре получил указание ехать в церковь Астона.

– Мы не ездили этой дорогой сто лет, – пояснил он свое изумление.

– Остановитесь, когда я постучу в окно, – сказал мистер Гринстрим, – и потом у меня будет к вам одна просьба.

В том месте, где тропа уходила в поля, мистер Гринстрим постучал в окно и выбрался из машины.

– Сейчас я пойду в церковь, – сказал он шоферу, – но я хочу, чтобы вы позвонили в дом священника и спросили преподобного мистера Рипли, не сможет ли он прийти в церковь и… принять мою исповедь. Скажите ему, что это срочно. Не знаю, сколько я буду отсутствовать.

Шоферу, по ряду причин, не особенно нравилось работать на мистера Гринстрима. На самом деле в это утро он сообщил ему о намерении уволиться. Но что-то в нервозной манере его теперь почти бывшего нанимателя тронуло его сердце, и он сказал, удивляясь самому себе:

– Не желаете, чтобы я сопроводил вас до церкви, сэр?

– О нет. Спасибо, Уильямс. Думаю, что уж смогу одолеть этот путь.

– Я просто подумал, что у вас не слишком-то здоровый вид, сэр.

– И поэтому вы увольняетесь? – спросил мистер Гринстрим, и шофер замолчал, прикусив губу.

Мистер Гринстрим медленно направился к церкви, неуклюже и безуспешно пытаясь обходить многочисленные лужи, оставшиеся после вчерашней грозы. Гроза бушевала весь вечер, и даже теперь, хотя ветер стих, небо все еще полыхало янтарными прожилками, словно продолжало гневаться, и вид у него был угрюмый и дикий.

Мистер Гринстрим дошел до паперти, но не стал входить в церковь. Он обошел ее по кругу, спотыкаясь среди могил, многие из которых не имели надгробий. На северной стороне, куда никто никогда не ходил, земля была неухоженной и неровной.