Ноябрь, или Гуменщик (ЛП)

Некоторое время спустя гуменщик отправился к Хансу. Разговор со знахаркой глубоко потряс его, он чувствовал себя теперь словно после бани — бодрым, чистым и в то же время донельзя старым. Да, он уже старик. Все прошло, и ничего больше не изменить. Никуда уже не свернуть, не сделать ни шага в сторону, жизнь течет сама по себе, как река, и можно только оглянуться назад, окинуть взглядом оставшиеся далеко позади берега и притоки и порадоваться или огорчиться, что русло пролегло именно так, как есть. Больше уже ничего не успеть.

Но вместе с возрастом, подобно тому, как река подбирает на своем пути всякий сор и обломки веток из лесов, сквозь которые она протекает, пришел опыт, размышлял гуменщик. Эх, этого сора поднабралось столько, что вот-вот запрудит течение. Это открыло перед ним возможность менять жизненный путь других рек, находящихся пока у своих истоков. Сандер завернул во двор к Хансу и тут же оказался в компании Ханса и снеговика. Гуменщик собрался было поздороваться, но кубьяс прижал палец к губам: снеговик опять рассказывал свои истории.

— И не устает же этот снежный язык, и не отсохнет никак! — недовольно произнес гуменщик. — Что за чушь он сегодня несет?

— Я рассказываю своему хозяину про благородного рыцаря, который присягнул на верность своему королю и потому покинул свою возлюбленную, — сообщил снеговик. — Это печальная, но очень красивая история.

— Не понимаю, как это король мог помешать ему жить подле своей бабы! — сказал гуменщик. — Он что, с придурью мужик был?

— Нет, — промолвил снеговик. — Дело в том, что король взял с него клятву повсюду сопровождать его, куда бы он ни отправился, и тут король собрался в поход. А на другой день рыцарь должен был обвенчаться! Но он остался верен клятве и ускакал вместе со своим сеньором, хотя сердце его и обливалось кровью.

— Господи, ну обождал бы денек! — фыркнул гуменщик. — Прикинулся бы больным или сказал королю, мол, не могу нынче идти в поход, живот, мол, прихватило. Недалекого ума мужики эти твои рыцари!

— Нам просто не понять их, — сказал Ханс.

— Я и не желаю понимать таких придурков! — отмахнулся гуменщик. — Лучше я сам расскажу одну историю. Случилось это лет тридцать назад, когда наш пастор Мозель был еще человек молодой. Вот как-то раз позвал он меня к себе и говорит, так, мол, и так, гуменщик, ты отправишься странствовать со мной, потому как я хочу изучить нелегкую крестьянскую жизнь, и ты будешь моим проводником. Ну, какие тут могут быть возражения! Отправились! Дело летом было, таскались мы с ним по полям да покосам, я, понятное дело, болтал без умолку, а он слушает разиня рот и все на веру принимает. Подходим мы к стогу сена. Мозель спрашивает, для какой это надобности? Я говорю, мол, мы, крестьяне, питаемся сеном, поскольку люди мы бедные. Мозель принялся тут же жалеть нас и спрашивает, как это люди могут такое есть. Я в ответ, мол, это дело привычки. И предлагаю ему попробовать. Подходим к стогу, я и говорю: зайдем с разных сторон и наедимся всласть. Мозель тотчас согласился, забежал за стог, и я слышу, как он там жует да отплевывается. А я устроился в стогу, достал из-за пазухи того-другого, чем разжился с утра в барской кладовой, и поел в охотку. Немного погодя Мозель жалобно так кричит, что больше сена он есть не может, что соломинки у него в глотке застревают. Я свои остатние припасы запихнул в рот, проглотил и пошел к Мозелю. Много-то он не наел, но немножко все же съел, соломинки торчали у него изо рта, так что казалось, будто голова его сеном набита. Ну, а я пригласил пастора поглядеть, сколько я съел! Я-то в стогу лежал и порядком примял сено. Показываю ему на эту вмятину и говорю — вот столько сена я умял за какие-то минуты! Мозель только диву дался! — Гуменщик рассмеялся и добавил: — Он мне потом из своих запасов еще надавал всякой снеди, чтобы я по бедности не одним только сеном питался. Вот так я сопровождал господина пастора. Твоему рыцарю вряд ли было так же весело со своим королем.

— Да нет, им совсем невесело было! — отвечал снеговик. — Они все геройски погибли, потому как на короля напали разбойники, и рыцарь бросился защищать его, а один из разбойников прицелился в него из лука. Но не успела стрела пронзить рыцаря, как один оруженосец бросился заслонить его, и стрела сразила его. Рыцарь склонился над отважным оруженосцем и обнаружил, что это не кто иной, как его переодетая нареченная, она тайком последовала за ним и теперь принесла свою жизнь в жертву, чтобы спасти жениха. И тогда рыцарь скончался от печали, и король тоже умер.

— Девушка последовала за своим возлюбленным и погибла за него! — пробормотал кубьяс. — Как это красиво.

— Бог ты мой! — не выдержал гуменщик. — Что же в этом красивого? Да они могли бы связать короля, за хорошую плату уступить его разбойникам и всю жизнь кататься как сыр в масле! Вот это была бы красота, и поучительно к тому же!

Он покачал головой и задумался. Слова “переодетая девушка” засели у него в голове. И у него мгновенно созрел план.

— Ханс! Поди-ка сюда, — позвал он.