Номер 16

– Что ж, все любят настоящие тайны. Исчезнуть без следа – это, конечно, банальный сюжет, однако сюжет, причем способный не только выставить в новом свете сомнительную репутацию и дать ей вторую жизнь, но еще и помочь развить заложенный в ней потенциал в нечто совершенно новое, чего никогда не было изначально. Люди, склонные к мистицизму, вовсе не в силах устоять перед таким: художник бесследно пропадает вместе со своими так называемыми шедеврами.

– «Друзья Феликса Хессена» с вами не согласны.

– А от них я ничего иного и не ожидал. Как любители, они так и кипят энтузиазмом, но им не хватает академической дисциплинированности. Их больше влечет оккультная сторона, они прямо-таки одержимы ритуалами в жизни Хессена. Хотя, насколько я помню, они утверждают, будто строго придерживаются доказанных фактов и в своих публикациях, и вообще. Все они странные. Скорее всего, на лекции вы встретите группу настоящих сумасшедших. Я знаю, видел их. Они неоднократно обращались к нам с просьбами пустить их в архивы галереи Тейт. Подобные прошения они посылают во все галереи. Они охотятся за якобы спрятанными где-то запрещенными рисунками Хессена, которые мы, видимо, сохранили, тайно сочувствуя идеям фашизма, или по какой-то еще нелепой причине. Как видите, для истинного поклонника я слишком подвержен сомнениям. – Майлз засмеялся. – И кто знает, может, старина Феликс был бы доволен тем, что породил настоящий культ, приверженцы которого регулярно доставляют неприятности самым крупным художественным галереям. И может быть, после всего, что уже сказано и сделано, как раз «Друзья Феликса Хессена» и нащупали верный путь. Вдруг оккультные знания и толкование сновидений и есть единственный действенный способ понять его творчество?

– Но сами вы в это не верите!

– Совершенно точно, не верю. Но я перестал искать. И не только по той причине, что натыкаюсь на бесконечную пустоту. – Майлз откинулся на стуле, бросил салфетку на стол и вздохнул. – Да и все равно я больше не испытываю к нему интереса. Несколько утратил аппетит.

– Почему?

Майлз пожал плечами:

– Он вошел в мою плоть и кровь.

Эйприл засмеялась.

– Нет, честное слово. Если смотреть на его работы слишком долго, начинаешь испытывать его чувства. Мне даже снились кошмары. Это так странно. Я чувствовал, что Хессен становится мне ближе, но сам я так и не приблизился к нему. И мне совсем не нравилось, что он окружает меня со всех сторон. Мне стало гораздо лучше, когда я закончил книгу. Если честно, я не расстроюсь, когда тираж разойдется. Не люблю, когда мне о ней напоминают. Тот период, когда я писал ее, стал лично для меня тяжелым временем. Голова у меня была занята другими проблемами, но творчество Хессена не помогало отвлечься. Оно начало менять мой образ мышления. Я превратился в какого-то нигилиста, ведь Хессен был именно нигилистом. Он не видел ничего, кроме конца жизни. Кроме горя и бесконечного одиночества в смерти. И все его предсказания о том, что ждет нас за порогом бытия, были такими же мрачными. А я все-таки не мазохист.

Эйприл задумалась над последними словами Майлза. Они не лишены смысла. Посмотрев на рисунки Хессена и немного о нем почитав, она тоже ощутила насущную необходимость вернуться к нормальной жизни: сходить в кино, пообедать в ресторане, прогуляться среди других людей. Его творения были такими подавляющими, такими поглощающими, такими безумными. Они умудрялись засосать ее внутрь самой себя, заставляя болезненно копаться в душе.

– Какая жалость, что вы живете не в Лондоне, – сказал Майлз, допивая остатки вина.

Бутылка была пуста. Губы у обоих стали пунцовыми.

– Почему? – спросила Эйприл негромко, намеренно опуская глаза в пол.

Как давно уже у нее не было возможности кого-либо провоцировать! Замечательные ощущения.

– Потому что я бы хотел видеть вас чаще. Мы могли бы вместе ходить на собрания «Друзей Феликса Хессена», назначая свидания на их лекциях. Это было бы так романтично.

Эйприл засмеялась. Она не против задержаться в Лондоне подольше, если Майлз составит ей компанию. Наконец-то она познакомилась с кем-то нормальным, общительным и по-британски сексуальным, да еще и способным помочь ей понять маньяка, который оказал такое влияние на ее родственников. Эйприл невольно попала под очарование спокойной уверенности, суховатого юмора, глубокого голоса и озорных огоньков в глазах. И все достоинства искусствоведа перешли в наступление на нее. Заставили ощутить себя бесшабашной. Эйприл никогда не страдала от нехватки внимания, ее никогда не отвергали, просто некоторые мужчины умеют произвести впечатление. Или она уже втрескалась?

– Что случилось? – спросил Майлз. – У вас в глазах такое странное выражение.

– Просто я задаюсь вопросом, не втрескалась ли я в вас.

Майлз поперхнулся и схватил салфетку, чтобы вытереть лоб.

– Лучше спросить у официанта, нет ли у него нюхательной соли.

– А миссис Батлер имеется?

– Уже нет. Я сомневался, хочу ли быть отцом. Я сомневался, хочу ли играть множество других ролей, какие она мне навязывала.

– Подруга есть?

– Ничего серьезного.

– Лживый негодяй!