Номер 19

В такой ситуации Брянцев не стал бы дожидаться подчиненного в кабинете, чтобы просто отчитать. Никак не стал бы, вызвал бы к себе.

Тем более не стал бы шутить.

– Все?

– Ты плохо слышишь? Живо поднялся. Кругом. И шагом из кабинета марш.

Вот теперь звучит знакомый тон начальника. Владимир едва сдерживает улыбку.

Начальник выглядит растерянным.

– Я ничего не понимаю. А мой рапорт?

Владимир сам напрашивается.

– Иди уже. С глаз моих. Рапортщик. И чтобы до конца недели я тебя не видел в отделении.

Он говорит как коп из американских фильмов, который готов отмазать главного героя, вытащить из любой передряги. Не хватает пончика в руке или толстой сигары в зубах.

– Надеюсь, ты меня понял.

Владимир кивает.

Похоже, увольнять его и вправду никто не собирается. По крайней мере не сегодня.

– А в понедельник чтоб как стеклышко. И первым делом ко мне.

Брянцев отставляет чашку, встает и подходит к окну. Он стоит, ждет, пока подчиненный испарится.

– Есть, – отвечает Владимир на манер солдата из все тех же американских фильмов и разворачивается, чтобы уйти, пока начальник не передумал.

– Постой, – окликает Брянцев и продолжает смотреть в окно. – Что там у вас с Аллой?

– Нормально.

– Могу чем-то?

Владимир мотает головой.

Начальник стоит спиной и не видит ответ, но и без того он догадывается, что ответил подчиненный.

Владимир морщит лоб. А вот и отгадка. Вот почему начальник такой снисходительный. Он узнал… Не стал орать, не стал наказывать.

Брянцев дважды разведен, так что он без объяснений знает, каково сейчас Владимиру.

– Ну ты, там, смотри. Чтоб все нормально.

– Спасибо.

Начальник откашливается и так же, глядя в окно, добавляет:

– Главное, не сочиняй себе того, чего нет.

Эта фраза как нельзя кстати для Владимира. Но начальник опоздал со своим советом лет этак на пятнадцать. Ложь и фальшь насквозь пропитали всю личную жизнь Владимира. И как ты ни старайся, как ни притворяйся, но без правды в фундаменте никакая семья не выстоит. Можно годами делать вид, что все хорошо, что ты ни о чем не догадываешься. Но это не поможет. Рухнет карточный домик и погребет под завалами надежду… и желание жить.

– И не забывай, что у тебя есть к кому обратиться. Ты не один. Если что, ты знаешь, где мой кабинет.

Владимир стоит.

Он не знает, что ответить.

Он никогда не считал Брянцева своим другом или приятелем, впрочем, и сейчас не считает. Но всегда приятно знать, что есть на этой планете человек, которому не плевать на тебя.

– Что завис? Иди домой. Приходи в себя. И возвращайся нормальным полицейским.

– Спасибо.

– Соберись.

Владимир выходит из кабинета.

Хотелось бы ему жить, как Брянцеву. Менять жен одну за другой как перчатки. Раздавать экспертные советы и ни о чем не жалеть. Но не получается. Владимиру нужны лишь его Алла и Костик. Только они. И он готов закрыть глаза на любую ложь, на любое предательство, лишь бы любимая семья была рядом. Владимиру хотелось бы… он на все готов и согласен, но его мнения уже никто не спрашивает.

Странный разговор с начальником сбивает с толку. Полицейский вспоминает зачем пришел, только когда спускается по ступенькам крылечка и закуривает.

– Стоп. Майя и Лилия, – выдувает он имена вместе с дымом.

Вовремя опомнился.

Домой нельзя.

Он должен разузнать о семье девочек. Должен пообщаться с сотрудниками из соцопеки.

И как бы ему это ни было противно, ноги затаптывают едва начатую сигарету, разворачивают тело, шагают по коридору и останавливаются напротив двери в левом крыле здания.

Рука тянется открыть, кулак застывает в нерешительности.

Табличка гласит, что за деревянной дверью «Уполномоченные органы в сфере опеки, попечительства и патронажа».

Глаза перечитывают надпись. Верхние зубы со скрипом трутся о нижние, давят, готовые раскрошить друг друга. Ноздри раздуваются, сопят от ненависти. Пальцы сжимаются в кулаки с такой силой, что вот-вот ногтями выдавят мясо с ладоней на пол. Сердце то замирает, то начинает колотиться как сумасшедшее.

«Уполномоченные органы в сфере опеки, попечительства и патронажа».

Именно там, за этой проклятой дверью, решили его судьбу. Решили встать на сторону Аллы. Не суд. Суд здесь ни при чем. Это они решили, что Костик должен жить с матерью. Именно из-за них, из-за «этих», суд вынес ядовитый вердикт – Владимир плохой, отвратительный отец. И он не достоин воспитывать ребенка. Не достоин своей собственной семьи. Не достоин счастья и нормальной жизни.

Естественно, вердикт оформили красивыми словами, но суть от этого не поменялась.

Приговор – раз в неделю встречи с сыном и двадцать пять процентов ежемесячные выплаты из зарплаты на алименты.

«Уполномоченные органы в сфере опеки».

Противно стучать в этот кабинет.

Лучше нырнуть с головой в выгребную яму. Лучше съесть килограмм промасленных гвоздей. Промасленных и вывалянных в песке. Лучше напороться животом на грязные вилы. Лучше до крови прищемить мизинец на ноге железной дверью. Чем видеть эти лица. Чем слушать эти голоса.

Несколько коротких выдохов, как перед прыжком с парашютом. Глубокий вдох. Если бы Владимир умел, он бы еще и перекрестился.