Костяшки отрывисто ударяют по дереву, и полицейский заходит к своим врагам.
– Добрый день.
Обычно в отделении он приветствует людей фразой «Добрый день, коллеги» или «Добрый день, друзья». Но в этом кабинете для Владимира больше нет ни друзей, ни коллег. Нет ни одного человека, которому он готов без отвращения протянуть руку для рукопожатия.
Автобус шипит и останавливается. Двери скрипят, разъезжаются. Голос из динамика объявляет остановку, напоминает, что это конечная.
– Уважаемые пассажиры, автобус дальше не идет. Пожалуйста, не забывайте свои вещи в салоне.
Глеб выходит.
Он покупает в киоске букет. Цены кусаются, но идти с пустыми руками нельзя. Не принято.
Хороший бизнес, стоит признать, эта торговля цветами. Себестоимость букета в десятки раз ниже отпускной цены. Прибыльное дело. Особенно возле больницы. Выгоднее, наверное, только цветочный магазин возле загса или кладбища. Естественно. Каждый хочет выглядеть воспитанным и внимательным. И каждый купит букет или хотя бы один цветочек.
Глеб затаптывает окурок, поправляет прическу и заходит в заведение для душевнобольных.
По пути он подготовил и отрепетировал целую речь, чтобы объяснить, кто он такой, зачем пришел и к кому. Но произнести заготовку ему не дают. В окне регистратуры на него смотрит знакомое лицо Катиной сестры. Она мгновенно узнает Глеба и осуждающе качает головой.
– Чего пришел?
– Доброе утро.
– Ну теперь не совсем уже доброе.
Она никогда не испытывала теплых чувств к Глебу. Всегда считала, что он не подходит ее сестре. Говорила, что он обманет, обидит, использует и бросит Катю. И она никогда не забывала продемонстрировать сестре свое отношение к Глебу. По любому поводу повторяла – вы с ним, с «этим», не пара. Чувствовала, наверное, что-то. И ее чутье не подвело.
В итоге она оказалась права.
– Я…
– Ты в качестве пациента к нам?
Она не дает вставить слово, не дает объяснить. Но Глеб пропускает мимо ушей глупые колкости.
– Мне бы. В общем…
Глеб не хочет грубить, но и особо любезничать настроения нет.
– Я к Кате приехал. И мне нужно…
– Не нужно. Вали откуда приехал.
Девушка отворачивается и делает вид, что сильно занята. Двигает шуфлядку, поправляет журнал.
– Послушай. Мне очень жаль, что мы вот так с твоей сестрой. – Владимир зачем-то начинает оправдываться. – Жаль, что у нас…
Лицо в окошке искривляется. Вот-вот пальцы скрутятся в неприличном жесте и направятся в сторону Глеба.
– В общем, не хочу ворошить прошлое. Я тут не за этим. Позови, пожалуйста, Катю. Я приехал по работе.
Лицо в окошке морщится, словно сейчас девушку стошнит. Она бросает взгляд на букет.
– Уходи.
Вот зря она так.
Терпение у Глеба есть. Есть. Но оно не резиновое. И в лучшем своем настроении он мог бы ей нагрубить. А сегодня, можно сказать, – сама напросилась.
Вдох.
– Глеб? – слышится за спиной знакомый голос.
Он оборачивается.
Катя выходит из-за угла.
Она несет какие-то тапки. Или это конверты. Несет какие-то поделки пациентов. Несет вязанный спицами или крючком результат, нет, продукт контактной терапии.
Глеб это знает.
Считается, что лепка, рисование, оригами и прочие подобные занятия положительно влияют на состояние пациентов. Возможно, оно так и есть, но куда складывать бесконечную коллекцию? Где хранить шедевры? Поделки запрещено выбрасывать.
Выдох.
На секунду Глеб огорчается, что не удалось поскандалить, но тут же переключается и выдает свою вторую заготовленную фразу.
– Привет, Кать.
Его глаза застывают на голове медсестры. И он едва сдерживается, чтобы не засмеяться.
На девушке надет забавный чепчик. Видимо, очередное нововведение в дресс-код больницы.
Раньше, в то время когда они с Катей встречались, медперсонал заставляли носить поверх халата зеленые повязки, чем-то похожие на передник. Те передники веселили Глеба. Веселили, но и вызывали сочувствие. Максимально неудобные, вечно цепляющиеся за все подряд нелепые тряпки. И никого не волновало мнение сотрудников. Внешний вид должен оказывать благоприятное влияние на состояние больных, и всем плевать на состояние медперсонала.
Теперь их модельер, очевидно, шагнул дальше.
– Что ты здесь?
– Это тебе.
Глеб протягивает цветы и улыбается.
Сейчас, даже если он рассмеется над чепчиком, будет выглядеть словно он смеется от смущения.
Лицо Кати багровеет.
Она растеряна, но букет принимает.
– Скажи ему, пусть проваливает, – подсказывает недовольный голос из регистратуры.
Голос сыплет гадости, но Глеб не обращает на него внимание.
– Я к вам по долгу службы, как говорится.
Он смотрит на Катю, рассматривает чепчик, обращается на «вы», а нелепые слова сами вырываются изо рта. В голове успевает проскочить мысль, что эта глупая фраза запоздала на несколько веков.
– Меня интересует один ваш пациент.
Катя делает долгий выдох. Расслабляет руки и вязаные конверты чуть не падают на пол.
Она улыбается.
Непонятно, то ли от облегчения, то ли от досады. Румянец исчезает так же внезапно, как и появился.
Катя показывает идти за ней.
– Пациент, девочка.