Отпустив измученные покрасневшие губы задыхающегося от каждого толчка немца, Том легонько прикусил нежную шею, оставляя цепочку следов. Билл цеплялся за него, притягивая ближе, ища губы любимого, и итальянец не мог отказать брюнету, раз за разом даря поцелуи, забирающие последний воздух из легких. Впрочем, их это не пугало, ведь сейчас они могли дышать только друг другом.
— Билл, любимый… — шептал Том, прикусывая мочку чуть торчащего забавного по форме ушка своего самого близкого человека на свете.
В том, что сейчас происходило, не было ничего нового для них обоих, такая близость была почти что каждый раз, стоило им остаться ночью вдвоем. Не было ни новых поз, ни необычных ласк, ни незнакомых ощущений. Все было таким родным, привычным и знакомым, что, казалось, можно предсказать, что каждый из них сделает в следующее мгновение. Билл встречал каждое движение Тома, отвечал безошибочно, зная, как лучше всего дотронуться в тот или иной момент. Том целовал запрокинутое лицо, украшенное горячим румянцем, ласкал чувствительные плечи молодого мужчины, то ускорял ритм, срывая с полуоткрытых губ громкие несдержанные стоны, то замедлялся, почти останавливаясь, давая Биллу отдышаться, и снова возвращался к прежнему темпу, заставляя немца кричать. Каждое мгновение их близости было предсказуемым, и это, пожалуй, было самым прекрасным, что могло быть между ними. Именно сейчас оба понимали, насколько они вросли друг в друга, насколько близки, что чужое удовольствие чувствуешь сильнее, чем свое собственное. Они были одним целым в этот момент, словно когда-то родились только для того, чтобы быть вместе.
— Том, Том, Том…
Билл шептал имя любимого, срываясь на всхлипы и крики, а Том только крепче, почти до боли, стискивал тонкое тело в объятиях, желая сделать так, чтобы тот растворился в их страсти без остатка.
— Билл… Bello… Ti amo… pi`u bella…
— Том, люблю тебя…