Норадреналин (СИ)

Ружа больше не уводили, и это был гребаный ад. Хотелось выть, кричать, материться. Хотелось самому заглотить активаторы и устроить маленький, локальный геноцид. День за днем, вечер за вечером он сидел, лежал, стоял и смотрел, как пытают — не допрашивают, а именно пытают — проклятого модификанта. И ничего не мог сделать. Если бы Руж позвал, хотя бы позвал, дал команду… на этом мысли стопорились и обрывались, Игнат вспоминал, что он-то не мод. Руж бы позвал, он бы сорвался на помощь — их маленький обман был бы раскрыт. Точка. Конец.

Наверное, мод понимал это лучше него, потому что смеялся и матерился, издевался над своими палачами, но помощи не просил. Игнат вслушивался в неровное дыхание ночами, пытался спать днем с закрытыми глазами под звуки ударов и влажные всхлипы расходящейся плоти. Эрих увлекался все больше, глубокие раны мод даже затянуть не мог, не продемонстрировав явно свою нечеловеческую природу. Им и так повезло, что тюремщики поверили на слово, а не сунули один из образцов крови под микроскоп. По итогу, Руж медленно истекал псевдокровью днем и ночью, заострялись черты лица, пропадали мышцы. Пока еще — это можно было принять за последствие недоедания и пыток. Пока еще.

Три дня прошло из отведенной им Ружем недели, и Игнату откровенно страшно было думать, во что превратится сумасшедший мод к ее концу. Во что превратится, и на какой день его палачи догадаются, что с «лейтенантом» что-то не так. Каждый из дней он думал: «Сегодня». Пока что не сбывалось.

Привычно зашипела открывающаяся дверь, Игнат зажмурился крепче, услышав шаги и голоса, радостный смех Эриха, бурчание солдат в броне и — нечто новое — ровный голос Джессики. Кто-то прикоснулся к его груди, он открыл глаза. Красивое женское лицо, сочувствующая улыбка, нахмуренные брови.

— Он запретил тебе смотреть, Руж? — спросила Джессика озабоченно, Игнат не ответил, и она нахмурилась лишь сильнее. — Руж, милый, как же мне достучаться до тебя? Они обманывают вас, Руж. Вы люди, понимаешь? Люди, а не машины! Ты имеешь полное право на свободу воли, Руж, ты можешь решать сам.

— Нет, — тихо сказал Игнат, отводя глаза.

Холодные глаза, кривая улыбка, совершенное лицо. Он видел таких в лучшем порно, видел в рекламе новейших коллекций дорогих брендов, видел в новостях рядом с сильными мира сего. Он видел таких — до боли похожих — в учебнике истории, и рядом с каждым фото была всплывающая биографическая справка. Генералы и министры, директора департаментов, главы научно-исследовательских институтов. Модификанты, самые первые, самые известные, самые опасные. Где они сейчас? Надежно запертые на секретных объектах госбезопасности, скрывшиеся в своих особняках — то ли прячущиеся от мира, то ли управляющие им. Он еще не родился, когда началась вторая война. Он еще не родился, когда моды убивали друг друга, пока люди кричали об их отвратительности и своем превосходстве.

Он еще не родился, когда люди победили и проиграли одновременно.

Его эмбрион собирали под микроскопом. Его гены отредактировали до появления самого эмбриона, до появления младенца Игната. Он — человек?

Они — люди?

— Нет, — повторил Игнат, заглядывая в теплые карие глаза склонившейся над ним женщины, и неосознанно повторяя слова Ружа, настоящего Ружа. — Я не человек, Джессика.

— Но…

Игнат улыбнулся, накрывая ее ладонь своей и перебивая, не заботясь даже о том, что они могут догадаться. Руж говорил без разрешения, Джессика сама говорила без разрешения. Сколько лжи в рассказах о машинах-модах? Сколько правды?

— И он не человек, — кивнул он на Ружа, скрытого облитыми черной броней фигурами, — и вы тоже, Джессика. Я думаю, где-то в этом мире остались люди. Но это не мы.

— Руж, они лгут вам! Вы рождены человеком, вы… — она замялась, отводя глаза, а он улыбнулся лишь шире.

— Если я рожден человеком, если я заслужил свободу воли — отпустите меня, Джессика. Зачем вы пытаетесь меня сломать, зачем заставляете смотреть, как ломаете его?

— Он издевался над вами! — она верила в свои слова, наверное, это и было самым страшным. Верила. — Коалиция ломает модов, Коалиция превращает их в вещи. Мы люди, Руж, мы имеем такие же права!

— Джессика, вы…

— О, замолчи ты уже, — прохрипел вдруг мод, — ты ее не переубедишь, они…

Звук удара оборвал его слова, звук удара, а следом — падающего тела. Мужчины в броне расступились, Игнат увидел его, лежащего на полу, обнаженного, в обрывках собственного комбеза и луже крови. Мод все равно был красив. Несмотря на кровоподтеки по всему телу, несмотря на раны, несмотря на слипшиеся волосы и разбитые губы — он все равно был красив и все равно улыбался. Насмешливо, криво.

Эрих наступил ему на поясницу, медленно перенося вес и позволяя каблуку впиваться в позвоночник, он цедил слова сквозь зубы, медленно, не скрывая отвращения: