Нормандский гость

— Они были адресованы императрице Феофано! Знаете, что в них было? Он называет византийку своей госпожой! Клянётся ей в верности, готов повиноваться во всём! А меня и отца они с Адальбероном считают врагами, нашу власть Каролингов — тиранией, от которой им всем, епископам и архиепископам семейства Арденн, единственное спасение — убежище подле германского трона под византийской юбкой. Таковы они все, среди них епископы Льежа, Трира, другие. Я уже не говорю о брате Адальберона и его племянниках. Все они призывают, причём открыто, оставаться верными своей государыне Феофано и её сыну и по мере сил сопротивляться франкам. Чуете, дядя, что за ветер и куда дует?

— Архиепископ Реймский глава всему мятежу, верно ли я понял тебя, племянник? Именно его следует судить за измену.

— И двуличие! Нет, этому хорьку не откажешь в изворотливости, он старается угодить всем, не боясь попасть меж двух жерновов. Он пишет архиепископу Трирскому, что всегда будет хранить верность обоим королям. Это он обо мне и отце. И тут же вспоминает, что он облачён-таки духовным саном и в этом должен смотреть на вещи с позиций слуги Господа. А посему тут же упоминает о Божьих велениях, которые ставит выше вассальной присяги. Намекая этим на явную измену, он берёт Господа в свидетели и взывает к его мести в случае своей погибели.

— Похоже, этого святошу надлежит взять под стражу, — заявил герцог Лотарингский.

— Мой отец не поверил его уверениям в верности. Он знал его лживую натуру и не ошибся. При штурме Вердена Адальберон, как вассал короны, к тому же получивший письмо Лотаря, обязан был выслать подмогу. Вместо этого хитрый лис ответил, что не узнает почерка короля, а посему указ считает подложным. Это вынуждает его отказаться от подчинения королю.

— Сколь же терпелив был твой отец, — обронил Карл.

— На этот раз терпение его лопнуло, и он предал этого монаха суду.

— Дальше можешь не продолжать, — прервал его Карл. — Я присутствовал на этом суде, слышал обвинения, но был далёк от подробностей. Его обвиняли в том, что он собирался просить у Оттона епископство для своего племянника. Причём в наследственных владениях Лотаря. Второе обвинение — по поводу духовного сана: он не имел права посвящать своего племянника в епископы без согласия сеньора, твоего отца.

— Да, дядя, это было совсем недавно, и вы, наверное, помните, что он ответил?

— Разумеется. По его словам, мой брат вовсе не собирался возвращать себе Лотарингию, во всяком случае, ему ничего об этом не известно. Что до остального, то дядя попросту не желал, чтобы племянник, выйдя из-под его власти, подпал под влияние другого.

— Весьма неубедительно, как вы полагаете? — спросил Людовик.

— В это мало кто поверил. Но, похоже, его это не особо заботило. У него был сильный союзник, на чью помощь он рассчитывал. Догадываешься, о ком я?

— Император?..

— Гуго!

Король вздрогнул:

— Как только упоминают это имя, мне становится не по себе. Всевластный герцог, могущественный правитель, самая сильная фигура на шахматной доске, до поры до времени скрытая другими... Он — волк, его глаз зорок, он изготовился к прыжку и ждёт лишь удобного момента для нападения.

— И всё же он не пойдёт против законной власти. Риск велик, а герцог осторожен. Да и вряд ли, если вдуматься, ему нужно больше, чем сейчас.

— Согласен с вами, дядя. Тем не менее я чую в нём соперника, хотя и не вижу явной измены.

— И не увидишь. Никто не может угадать, когда змея сделает бросок.

— И всё же она попыталась укусить.

Людовик намекал на явный контакт герцога франков с Адальбероном. Это было и немудрено. Герберт, этот маленький златоуст, учёный клюнийский монах (обучался в Галлии, Испании и Риме), бывший каноник, аббат в Орильяке, активный политик, ближайший помощник Адальберона Реймского, епископ, а впоследствии папа Сильвестр, был наставником сына Гуго и не раз жаловался воспитаннику на несправедливость, учиняемую над Адальбероном.

И герцог франков принял свои меры. Собрав немногочисленное войско, он двинулся на Компьень, где происходил суд. Это было угрозой и приравнивалось к неподчинению королю. Лотарь уступил, испугавшись возмущения знати во главе с тем же Гуго. Адальберон был освобождён, судить его вновь никто больше не собирался.

Это был шах Лотарю. И он ушёл из-под угрозы, почуяв в Гуго соперника более сильного, нежели сам Оттон. Результатом этого демарша явилась вражда первого герцога с королём франков. Последний, впрочем, оказался не настолько глуп, чтобы затевать опасную игру со столь сильной фигурой, какой был Гуго — его вассал и союзник, который встал на пути у Оттона во время его вторжения во Франкию в ответ на ахенскую кампанию Лотаря 979 года и заставил того повернуть вспять. Гуго повторил подвиг своих предков, приняв на себя миссию спасителя королевства. Это принесло славу Каролингам и озарило величием Франкское королевство.