Нормандский гость

— Есть и ещё один, третий, ваше преосвященство, — растянул губы в улыбке Герберт. — Пустив его в ход, думаю, не понадобится прибегать к первым двум.

— У тебя есть план, касающийся выборов нового короля?

— Именно об этом я и хочу сказать. По-моему, он неплохо сработает.

— Ну, ну, говори, обсудим твой замысел.

И Герберт принялся излагать наставнику свой хитро задуманный план.

Людовика поначалу хотели похоронить в Сен-Реми де Реймсе, где покоились останки его отца, однако путь туда был неблизкий, а между тем на ассамблею съехались уже все участники. Опасаясь, в силу этих причин, что после похорон на обратном пути можно не досчитаться как минимум половины приглашённых, Гуго приказал местом упокоения короля избрать аббатство Сен-Корнель, располагавшееся неподалёку. Адальберон во время церемонии выглядел весьма опечаленным, чем мог ввести в заблуждение людей непосвящённых, однако таких не было; все хорошо знали о состоянии дел при дворе франкского короля и понимали, что это показное горе ненадолго, до следующего дня. Так и оказалось.

На суде, который состоялся в Компьене, архиепископ одно за другим отметал обвинения, выдвинутые против него покойным монархом и его отцом, убеждая присутствующих, что его деяния были всегда направлены на благосостояние королевства, а его дружбу с империей объяснял не чем иным, как желанием способствовать миру между двумя державами. Ему попробовали возразить, уличив в предательстве интересов короны, направленных на возвращение под её власть городов Нижней Лотарингии, завоёванных в своё время Карлом Великим. Но тут выступил Гуго, председательствующий на этой ассамблее:

— Требую обвинителей более подробно изложить жалобы на архиепископа города Реймса, которые, полагаю, окажутся недостаточно мотивированными для рассмотрения дела и вынесения приговора. Если эти жалобы окажутся к тому же лживыми, направленными единственно на то, чтобы очернить архиепископа, а в его лице франкскую Церковь, то обвинитель тотчас впадёт в немилость и на него будет наложено проклятие.

После такого выступления жалобщики сомкнули рты. Речь Гуго яснее ясного явила расстановку сил в аппарате власти. Отныне ни у кого уже не оставалось сомнений, что ассамблея созвана лишь для видимости: фикция, не больше. И каждый, кто присутствовал, уже знал или догадывался о результатах выбора короля, которые состоятся если и не сейчас, то в самом ближайшем времени.

Закончив выступление, Гуго внимательно оглядел зал. Собравшиеся недоумённо переглядывались. Герцог, казалось, кого-то искал. Неожиданно раздался его громкий голос:

— А где брат Лотаря? Почему я не вижу Карла Лотарингского?

Аудитория хранила молчание. Ответа на этот вопрос не знал никто. И тут с места поднялся Герберт; ему не надо было громко говорить, он сидел ближе всех.

— С вашего позволения, герцог, сообщаю вам и всему собранию следующее: прибыл нарочный из Брюсселя с известием о серьёзной болезни жены Карла Лотарингского. Я передал ему сообщение, и он ускакал.

В зале зашумели; пользуясь этим, Герберт бросил быстрый взгляд на наставника. Тот в ответ кивнул.

Гуго властно поднял руку, призывая к молчанию:

— Поскольку больше нет желающих выступить в качестве обвинителя архиепископа Реймского, то я беру на себя смелость отметить несомненные заслуги последнего в деле преобразования Церкви, а также укрепления мира между государством франков и Священной Римской империей. Иными словами — между Западно-Франкским и Восточно-Франкским королевствами, разделяет которые Лотарингия, вечный камень преткновения. Хочу указать на архиепископа Адальберона как на человека высоких моральных качеств, называемых добродетелью, и на рьяного слугу Господа. Это он заменил повсюду распутных, алчных, а порою и вовсе безграмотных и далёких от духовного понимания мира каноников на грамотных и умных монахов. Благодаря им, всем хорошо известная фраза «Церковь на службе мирян» перестала быть таковой, ибо Церковь должна служить Господу. Причислим сюда его борьбу с упадком нравов, наблюдаемым среди монахов и монахинь; те и другие, выряжаясь в бесовские одежды, донельзя обтягивающие талии, ляжки и ягодицы, похожи были сзади на проституток. И это монахи? Слуги Господа, ведущие аскетическую жизнь?.. Но теперь всё по-иному, и заслуга в этом архиепископа Реймского, которого наша ассамблея, к стыду своему признаюсь, собралась судить!

Гуго ещё некоторое время говорил в защиту Адальберона, наконец умолк. В зале висело тяжёлое молчание. Никто не посмел раскрыть рот, собираясь перечить вице-королю, как звали герцога многие.

Бывший реймский пленник ждал кульминации момента, когда на сцену выйдет он сам. Он уже знал, что сказать, и видел себя не обвиняемым, а тем, кем должен быть на выборах будущего короля — главой Церкви, за которым оставалось последнее слово. Единственное, что его смущало — малочисленность присутствующих, но и тут он знал уже как поступить. Их с Гербертом план предусматривал и это.

Герцог сказал ещё несколько слов, поставивших точку на этом собрании: