Носитель судьбы

– Мы приносим в этот мир собственную историю. Топосы, мифы. А он ими кормится. Так, будто у него закончились собственные – вот такая у меня теория. Сейчас мы оба играем в Курта и Уилларда. Я сижу среди туземцев и вроде бы создаю тут какую-то безумную утопию, а ты прибываешь извне, чтобы навести за мной порядок. На самом деле я не создаю никакой утопии. Я просто вырвал себе небольшой надел земли на обочине, чтобы жить спокойно. Я не Курт. Меня не интересует экзистенциальная сторона человеческой природы, и я не ненавижу цивилизацию. Ни нашу, ни эту. Мрак и ужас не сгущаются надо мной. Меня интересует ксеноэтнология. Природа этого мира. Она опасна, но интересна. Я хочу знать, как она действует, и наблюдать за нею.

Он покачал головой.

– Мы должны задавать себе вопросы. Тогда постепенно нам все объяснится.

– Хорошо, – согласился Драккайнен. – Что это за замок? Ты его выстроил?

Фьольсфинн встал и провел Вуко на другую сторону помещения. Между кустами, мостиком над ручьем, к круглому каменному столу. В самом его центре в углублении стоял резной хрусталь размером с яблоко, опирающийся одной гранью в стол, накрытый прозрачным куполом. Выглядел он как огромный бриллиант, вот только стоял так, словно издевался над силой тяготения.

– Это зерно. У меня было два таких, когда я вылез изо льда.

– Зерно?

– Содержит в себе замок. Ты должен найти небольшой действующий вулкан и бросить в кратер. Случится взрыв и извержение. Но каждый выплеск лавы, каждая вулканическая бомба будут иметь свою цель. Замок. Зерно придает вулкану цель. Едва только лава остынет, через два-три месяца ты можешь приплыть и войти. Он будет готов под ключ. Достаточно вставить двери и внести мебель. Сдвинуть то, что должно быть подвижно, и сокрушить тонкий, как бумага, слой скалы, которой прирастет к стенам. Готовый замок, зачарованный в зерне. Программа, которую пробудит вулкан и заставит замок родиться. Естественно, тут есть и ошибки. Целые коридоры и участки, ведущие не пойми куда, перевернутые лестницы, невозможные фигуры и двери на потолке. Бывает и так. Но есть еще и ванные комнаты, целиком отлитые из базальта и алебастра, в которых течет вода, есть горячие источники и водопад, струящийся между стенами, в каналах, которые только и ждут водяных колес, есть расщелины в скале, которыми газ добирается прямиком до ламп, и воздуховоды для горячего воздуха. Замок – прекрасная вещь, когда кто-то чувствует для себя угрозу. Материализация потребности в безопасности испуганного разума. Я был ослеплен, а потом кинут в океан и заперт в ледяной горе. Была зима. Я же был льдом. Слепым и мечтающим о замке, который бы меня защитил. Месяцами я пребывал в летаргии, в ледяной тьме, и снились мне полы, башни и галереи. Я знал каждый излом стены и каждую комнату. Это продолжалось так долго, пока замок не вырос полностью в моей голове. Я думал и о льде. Я был льдом. Понимал лед. Мог приказывать льду появиться. А потом мог его формировать. Создавая изотопы с разными характеристиками. Я мог сделать так, чтобы он перестал таять. Мог сделать из него себе глаза и начать видеть. А когда – эоны сенсорной депривации спустя – я настолько овладел льдом, что сумел приказать ему растаять и освободить меня, в каждой руке я сжимал зерно. Дрейфовал на льдине с зернами в руках, пока не приплыл сюда.

– Я был деревом, – сказал Драккайнен тоном человека, который сравнивает впечатления от отпуска.

– Прости?

– Ван Дикен проткнул меня копьем и превратил в дерево. Несколько недель деревом я и оставался. Деревом, понимаешь? Не знаю, какого именно вида. Лично я зову их ясенями, но наверняка научное их название другое. Это ведь не земные деревья. Оно немного походило на оливу.

– Ван Дикен… Это он меня ослепил. Еще на станции. Я сказал ему, что он преступник. А он крикнул, что я слеп, и мои глаза взорвались.

– Вероятно, марстония псевдолистовая, – вспомнил Драккайнен. – Так оно называется. Итак, ты кинул это вот в вулкан, а тот взорвался, и лава сформировала тебе весь город. Вместе с туалетами, каминами и горгульями на крышах. Все потому, что ты ранее думал о замке?

– Верно.

– Понимаю.

– Вот так просто?

– Я живу здесь уже с полгода. Что случилось на станции?

– Нет. Теперь моя очередь. Что с остальной частью экипажа? Со «спасательной группой», о которой ты писал на могильных камнях?

– Нет никакой такой «остальной части». Вся rescue team[6] – я.

– Послали тебя одного? Не верю. Агентство так не работает. Это против всяких правил и здравого рассудка.