Носки

— Ну ты, командир, как скажешь чего, так мне смеяться больно становится даже и без ран, — улыбнулся Костя и стал распутывать повязки.

— Знаете, я кое-что заметил! — ворвался в разговор Илья.

— Да? И чего? — спросила чуть ли не хором, насторожившись, группа прежнего состава.

— Да то, что подложенный на рану носок со стороны раны идеально чистый, и крови не видно, вот чтоб хоть капля её вышла! Вон, посмотрите у Дрозда. Или Воробья! — попытался объяснить Илья. — Мы спали по уши в грязи. Как носок мог остаться чистым именно в том месте, где рана? — добавил он тут же.

Распутав свои намотки, Костя на мгновенье потерял дар речи, увидев, как сквозные дыры в ногах срослись, хоть ещё и болели жутко, судя по его гримасе.

— А писатель был прав. Хотя поначалу казался просто мечтателем и выдумщиком, — сказал командир.

— Недаром он влюбился в неё, — тут же нашёлся Илья.

— Да, похоже, у него скоро появятся конкуренты, — пошутил Дрозд.

— Что там за женщинатакая чудная? — подумал вслух командир.

— А вдруг там бабка какая-нибудь престарелая? — предположил Дрозд.

— Да не, там знаете, какие духи были? Когда мы открыли в первый раз коробку, носки пахли женскими духами. Такими тонкими, какими-то весенними, — сказал я, глядя в пробоину в крыше.

— Ну всё, началось. Опять за своё, — засмеялся Илья. — Сейчас опять начнёт воображать, — сквозь смех тут же добавил он.

— Какая она, писатель? — спросил командир.

— Да, действительно. Как выглядит? — поинтересовался Костя.

— Да откуда ж я знаю? — сказал я. И в тот самый момент представил белокожую женщину с большими глазами и тёмными волосами. Эта внезапная картинка из ниоткуда появилась в моём воображении столь же быстро, как и растворилась.

— Похоже, у неё тёмные волосы и большие глаза, — сказал я.

— Ну, писатель, разве так можно? Нельзя ли поподробнее? Какого цвета глаза. Какая фигура. Во что одета? — сказал Дрозд, щёлкая невидимым клювом.

— Да мне привиделась какая-то мутная картина, как из зеркала в ванной. Плохо видно было, — сказал я.

— Ну, ты даёшь, писатель, уже к ней и ванную залез. Что ты за человек? Она даже наверняка не подозревает ничего. А ты пользуешься своим положением, как хочешь, — заявил Воробей.

— Ой, да кто бы говорил, — усмехнулся Дрозд.

— Каким положением? — спросил я.

— Положением творца своего воображения, в котором ты так близко к той женщине, — ответил командир. — Ведь она, наверное, не знает, что ты за ней подглядываешь мысленно, — произнёс он как-то грустно, а потом захохотал.

— Посмотри в следующий раз, что на ней надето, — сказал Дрозд.

— Я однажды найду её, — ответил я.

— Как же ты её узнаешь в реальности, если видел её только в мутном зеркале? Слушай, а не из-за тебя ли там зеркало помутнело? Ты что там вытворяешь при нас? — засмеялся Костя.

— Ладно, кончайте, ребята. Хватит. Писатель — скромный человек, — сказал командир. — Да не бери в голову. Я тебя понимаю, — обратился ко мне он.

— Если надо будет, то вы обязательно встретитесь. Может, и не так романтично, как в твоих грёзах, но встретитесь, — добавил он, хлопнув меня по плечу.

С этим волшебным заживлением у всех как-то поднялось настроение, и было вовсе не узнать всех этих вымотанных войной людей, которые ещё несколько часов назад носили застывшую гримасу мрачного, почти не живого лица, а теперь смеялись и шутили.

Теперь мы хохотали, как чудаки, не так давно висевшие на волоске от смерти и избежавшие её к взаимному, осознанному счастью. Даже наши «не наши», глядя на нас изумлённо и не взирая на боль, на мгновенье, казалось, избавились от смешанных чувств, кои испытывают «пленники». Мы так забылись в этом скором, волшебном заживлении, что и не думали, что делать дальше. Но тут командир, опомнившись, сказал:

— Заночуем здесь. Но надо выставить наблюдение. Будем меняться каждые два часа.

И тогда, в одночасье, все вернулись в действительность, и стало тихо и грустно.

— Ну, что же, хлопцы? — сказал командир, подойдя к «не нашим». — Знаю я, как ваши над нашими пленными издеваются. Видел выживших, и что с ними сталось. А то и вовсе ведь расстреливают на месте. Но есть среди ваших особенные садисты, получающие удовольствие от причинения увечий. Эдакие черти. Но вы, конечно, не такие, и о зверствахтех ничего не слыхали. Это понятно, — вглядываясь в каждый глаз «не наших» отдельно, произнёс он тут же.

Он немного прошёлся и добавил:

— Только мы не садисты уж точно. И за свои тела не тревожьтесь.

Далёкая канонада звучала постоянно, только я, видимо, настолько к ней привык за эти дни, что уже не вздрагивал от мысли о предстоящем. Хотя одно время, когда мы только добрались до этих окопов, стояла какая-то удивительно невозможная тишина. А сейчас далёкие выстрелы артиллерии мне казались похожими на звуки городской стройки, когда забивают бетонные сваи.

Растаявший наш живой разговор в блиндаже как-то быстро лишил нас энергии, и перед тем, как выдвинуться к своим, просто необходимо было перевести дух.

— Дрозд, возьми кого-нибудь, да оцените обстановку там, пока остальные передохнут, — сказал командир.

«Не наши» переглянулись и опустили головы.