Носки

— Свои! — крикнул он в ответ. — Свои! — повторил он снова.

— Сейчас посмотрим, какие вы свои! — сказал кто-то оттуда, и группа стала нас окружать.

— Двое в форме противника, двое гражданских, двое в нашей форме, — передал один из них по рации.

— Трое! — ответил Костя, указывая на командира.

— Трое наших! Тяжёлый трёхсотый, — передал тот по рации снова.

— Командир ваш? — спросил он.

— Да, Коршунов! — ответил Костя.

— Коршунов? — переспросил тот.

— Как вы здесь оказались? — спросил их командир.

— Слушайте-ка, братцы, мы сейчас останемся без ног и без рук, если будем ещё беседы беседовать. Промёрзли насквозь. Тащите нас отсюда, — обратился Костя к пришедшим.

— Машину сюда! Требуется эвакуация наших. Пятеро трёхсотых, двое гражданских, — передал боец по рации.

— Там ещё двое, — указывая на ямку, где залегли их прежние сослуживцы, сказал один из ставших нашим.

— Проверить! — приказал командир группы своим.

И через некоторое время их вытащили едва живых.

Вскоре нам помогли подняться с места, и мы начали спускаться по корням деревьев вниз к дороге, на которой уже стояла «буханка».

Я боялся больше всего потерять обмороженные ноги, как, наверное, все мы. Но мы шливперед, не чувствуя своих шагов, на скованных ногах, как на ледяных протезах.

Изъяв наши автоматы, бойцы группы на носилках позади нас несли командира, не приходящего в сознание.

Через несколько минут мы всё-таки добрались до машины, и кое-как залезли внутрь. Нагретый салон «буханки», как тёплая булка хлеба, почти сразу разморил нас, и на мгновенье я забылся и заснул, как пассажир вечернего автобуса. Но минут через пять с появлением тепла мои руки и ноги начали ужасно болеть и пульсировать. А немного позднее в них начались рези.

И, наверное, это было у всех, ибо каждый из нас то и дело корчился и извивался.

Мы ехали довольно долго, хотя и быстро. На каждой кочке машину подбрасывало, а соответственно, и мы с трудом удерживались в салоне. Ещё за бортом слышалась стрельба. Мелькали трассирующие пули и снаряды, причем где-то совсем рядом. Водитель практически наощупь мчался без фар, пока окончательно не стемнело, и ход наш значительно замедлился.

Двое «не наших», прятавшихсяв лесу, ехали с нами вместе. Они тряслись и от каждой колдобины ударялись друг о друга, потупив глаза и опустив головы. Те другие, что стали нашими, имели лица спасённых судьбой. Мы ехали в сухой, тёплой машине, которая везла нас прочь с линии фронта. Это чувство не с чем было сравнить. Только сейчас внутренняя дрожь моего существа прошла. Осталась только жуткая режущая боль в ногах и руках от переохлаждения. Я не знаю, сколько мы проехали километров, но этот фронтовой микроавтобус вытряхнул из нас душу. И обратно в существо она смогла попасть только тогда, когда мы наконец остановились. А всё время в дороге мы смотрели сначала на сверкающий от вспышек горизонт, а потом и вовсе каждый гипнотизировал свою определённую точку. Я поймал себя на мысли, что эти открытые глаза ничего не видят. Не потому, что мы все ослепли в один раз, а потому, что не хотели видеть того, что застыло в глазах.

Когда УАЗ остановился, кто-то снаружи открыл боковую дверь и задние дверцы. А старший машины сказал:

— Конечная нашего маршрута. Выходим.

За эти последние три дня я невозможно обессилел, но сейчас был почти что счастлив. Здесь уже ничего не мелькало, и разрывы были не так сильно слышны. Едва доносилось что-то издалека. Мы высадились, и покандыляли, куда указывали нам из принимающей стороны. Командира вытащили на носилках и занесли за нами.

Это был госпиталь.

Буквально на входе нас встретила группа врачей и медсестёр.

— Осколочное, пулевое, подозрение на обморожение, — сказал сопровождающий нас, указывая на командира.

— Так, понятно. За мной! — сказал врач и направился от входа налево по коридору.

За ним поспешили несущие на носилках командира солдаты и часть медперсонала.

— Остальные? — спросила женщина в белом халате и маске.

— Тоже пулевые и обморожения, — ответил сопровождающий.

— Так, коллеги, распределяем в операционные, — сказала она, осматривая нас всех.

— А эти, гражданские, откуда? С ними-то что? — поинтересовалась пожилая медсестра.

— Да похоже, тоже обморожения, — ответил сопровождающий.

— Ну, давайте-ка, ребятки, за мной, — сказала она и пошла, поманивая нас ладонью в кабинет сразу по коридору направо.

Мы с Ильёй направились за ней. Она встала у двери и сказала:

— Сюда, сюда.

Войдя в кабинет, мы увидели ещё одну медсестру, которая переодевалась в медицинскую одежду.

Мы застыли в проёме, глядя на эту розовощёкую, пышную женщину, которая не сразу поняла, что кто-то вошёл в кабинет.

— Ну, чего застыли? — спросила медсестра позади нас.

— Олька, гляди, каких хлопцев я тебе привела! — воскликнула с улыбкой пожилая медсестра.

— Ой. Какие высокие-то, — поправляя на себе халат и немного смутившись, произнесла увидевшая нас медсестра.

— Олька, обморожения ног! Хватит прихорашиваться. Врачи все заняты. Там трёхсотые.

Они усадили нас на скамейку и стали стягивать ботинки. С наших штанин посыпалась грязь кусками.