Носки

— Надо бы их связать, что ли? — сказал Воробей.

— Да они еле живые. Все трёхсотые. Похоже, кровопотеря большая, — ответил командир.

— Что, писатель, пойдём, глянем, чего там творится. А то потом будешь про один блиндаж с этими молчунами писать, — обратился ко мне Дрозд.

— Пойдём, — ответил я и поднялся, уже достаточно согревшись у печки и значительно захмелев от столь драгоценного тепла за эти последние дни.

Мы вышли из блиндажа, и Дрозд двинулся из лесочка к более открытому месту, где хоть что-то можно было рассмотреть, и я соответственно за ним. Окопы всё так же были затоплены, вода никуда не уходила. Поэтому едва просохнув, мы решили больше не намокать и пройти по верху. Подойдя к последним обглоданным деревьям, мы, присев, затаились и пытались разглядеть в надвигающейся темноте хоть что-то, кроме световых вспышек над безжизненной равниной и каких-то пожаров далеко справа.

— Угораздило же этим чеканутым лишить нас связи и тепловизора. Да даже карты нет, чего уж говорить. Идём опять вслепую. Как бы на своих не нарваться. Столько своих постреляли по ошибке, — сказал Дрозд.

— Своих? — спросил я.

— Да не мы. Но случаев таких много было, ответил Дрозд.

— Ладно, пойдём с другой стороны глянем, — сказал он и поднялся.

— Странно, что здесь никого нет после такого боя. Где вообще наши? — удивился он и пошёл.

И в этот самый момент где-то совсем рядом внизу в лесочке прозвучал лёгкий взрыв.

— Похоже, на растяжку, — сказал Дрозд и присел. — Значит, там кто-то есть, — добавил он.

И тут же, недалеко от места взрыва, кто-то открыл по нам беспорядочную стрельбу.

— Уходим, писатель. Уходим! — толкнув меня вперёд, крикнул Дрозд. И мы побежали к блиндажу.

Выскочивший нам навстречу встревоженный командир крикнул:

— Доложить обстановку!

— Похоже, растяжка была, а потом началась пальба, куда попало. Еле ноги унесли, — доложил Дрозд.

— Закончить привал. Рассредоточиться. Занять оборону, — крикнул командир, надевая бронежилет. — А ты чего, писатель, бессмертный, что ли? — глянул он на меня.

— В каком смысле? — спросил его я.

— В каком, каком, — проворчал он и стал снимать бронежилет с погибшего ещё вчера солдата. — На, держи. Одевай! — резким движением он припечатал его в меня. — А ты чего встал? Растрёпа. Найди себе такой же. И шлем. И писателю подбери, — сказал он Илье, который явно только проснулся. — Да не стой ты, как олух царя небесного! Шевелись! — подгонял его командир.

Беспорядочная стрельба закончилась, и казалось, нечто приближается с той стороны, где мы предполагали наших. И снова появился этот жуткий страх, сопровождающийся какой-то внутренней дрожью и резкой необходимостью справить нужду.

В детстве, когда с отцом я ходил в гараж, под которым был погреб, за картошкой или ещё за чем, я спускался на самый нижний ярус и даже с фонарём ужасно боялся с той же яркой одномоментно возникающей необходимостью срочно бежать в туалет. Вот и сейчас что-то приближалось в померкшем дне, как в том погребе сзади. И как подвешенный кочан капусты, до невозможности перепугавший меня своим касанием в том тёмном погребе тогда в малолетстве, так и сейчас набросивший мне на голову шлем Илья просто обездвижил меня своей внезапностью. Я оглянулся и молча уставился на него.

— Ты чего? — спросил Илья.

— Это ты чего?! — спросил я.

— Вот держите, — протянулнампо магазину Дрозд. — А, у тебя же автомата нет, — вспомнил он тут же.

— Да вот, вроде, годный нашёл, — подавая мне автомат, сказал Воробей.

— Благодарю! — кивнув им обоим, сказал я, уже немного освободившись от накатившего страха.

Ещё былоне совсем темно, но уже достаточно сумеречно и пасмурно, отчего видимость была крайне низкой. Да и к ночи начало существенно примораживать. И капли давно закончившегося дождя на иглах сосен твердели на глазах.

А буквально через несколько минут, едва страх слез с моей спины, по нашим позициям начал работать миномёт. И страх, как бешеная макака, прыгнул снова мне на спину, и, взобравшись на шею, обхватил её крепко, так крепко, что сдавил мне нерв, от которого, казалось, обездвижилось полтела.

Мины прилетали слишком быстро, и я стоял недвижим, боясь попасть под следующую.

— А ну, на выход! Выходим на позиции! — крикнул командир, заглядывая в блиндаж, когда очередная мина ударила совсем близко к нему. — Ну, шустрее, гаврики! — вытаскивая практически за шиворот «не наших», перекрикивал взрывы командир.

Он настолько вовремя их вытащил, что и словом не высказать, ибо почти сразу мина прилетела ив без того разбомбленный блиндаж.

Мин становилось всё больше и больше, и я с испугу рухнул в наполненный водой окоп, куда уже занырнул, как оказалось, Илья. От всякого взрыва над нами он нырял прямо в воду. Мы были снова по самое горло в воде, и надетый бронежилет так и тянул ко дну уставшее тело. Пока мы прятались в воде, я потерял из виду всех остальных, и мы снова остались вдвоём.

Вскоре взрывы прекратились. Но никто не высовывался.

Кроме звона в ушах, я больше ничего не слышал.

Илья сидел такой же оглушенный и потерянный, словно антилопа, чудом спасшаяся от броска крокодила, но ещё находившаяся в воде.