Носки

— Ну что, хватит лясы точить. Идёмте, господа чудотворцы, — обратился к нам чёрный человек и встал.

Мы поднялись и пошли на выход.

Вышедшая из кухни косуля, немного прищурив глаза, ещё более грациозно, смело и гордо прошла мимо волка, как бы нарочно остановив его на некоторое время.

Она несла очередной поднос с посудой с таким самодостаточным видом, что ни за что бы не подумалось, что работать в столовой это что-то меньшее, чем быть известной актрисой. Она выходила в обеденный зал, как на сцену. Неизвестно, что было у неё внутри, но наружность её не выказывала ни капли какого-либо сожаления. Казалось, что она давно уже себе всё доказала и не имела никаких разногласий с собой.

Запнувшийся об этот фрагмент немой действительности и застрявший в его созерцании чёрный человек бросил левую ногу вперёд, словно перешагнув маленькие следы косули, и вырвался в проём на выход.

Пока мы шли до палаты, нам снова встретился человек-гора, только теперь и он нас увидел.

— Эх, кого я вижу! Друзья мои! — воскликнул он, и будто не замечая чёрного человека, протянул нам свою большую с толстыми, но короткими пальцами, ладонь.

— Да вы как новенький, командир! — начал Илья.

Чёрный человек остановился в метрах трёх от нас и стоял, мялся, наблюдая за нами в пол-оборота.

— Да, как видишь. Просто чудо! — ответил командир. — Да, Дрозд, кстати, тоже, как заново родившийся, даже материться перестал, — засмеявшись, добавил он тут же.

— Да уж. Рад вас видеть! — сказал я.

— И я тебя, писатель! Это всё ты. Чудо для нас открыл, — ответил командир.

— Вот только про Воробья ничего неизвестно… — с грустью добавил он.

— Жаль, конечно, — сказал Илья.

— Да подождите вы. Что-то мне подсказывает, что он жив, — сказал я.

— Ладно, писатель. Ладно. Не надо. Не говори.

— Ну что, идёмте? — спросил, приблизившись, чёрный человек.

— Что, тоже вас допрашивают? — спросил тихонько командир. — Был и у нас уже разговор, — почти шёпотом, улыбаясь и закрывшись ладонью произнес он.

— Ладно, увидимся, ребята, ещё. Пока непонятно, когда выпишут. Слишком уж быстро мы выздоровели. Здесь так не принято. Наверное, придётся долёживать и процедуры соблюдать по ГОСТу, — снова улыбнувшись, сказал он и пошёл в противоположную сторону слишком лёгкой для своего веса походкой.

— Счастливо, — сказал я, и мы пошли.

Когда мы вошли в свою палату, там была полная тишина. Все её обитатели были поглощены чудом вновь открывшегося вида. Адриано, не отрывая глаз, время от времени причёсывал тёмные, масляные волосы. Мироныч накручивал на палец свой и без того закрученный белый ус. Берёжной своим острым носом, как комар, пытался, казалось, коснуться самого тёплого места возникшей картины.

Надежда Викторовна снова пришла на обход, и её щёки румянило солнце. По ней тоже сложно было сказать, что она пришла в тесную, душную палату, где полно раненных солдат. Она ходила по ней, как по какой-то неведомой оранжерее, где растут самые необыкновенные цветы, и словно собирала с них нектар. Её черты не портил запах бинтов, ран и даже горшков под некоторыми кроватями.

Мужики заметили, что мы вернулись, и Мироныч, сцепив руки, поднял их над собой.

— Простите, как вас? — обратился к фее этого невидимого сада чёрный человек.

— Надежда Викторовна, — ответила она и тут же спросила:

— Что вы хотели?

— Да вот, возвращаю ваших. Хотел у вас полюбопытствовать. Вы же здесь совсем недавно. Верно? — сказал чёрный человек.

— Да, верно! И о чём вы хотели спросить меня? — сказала фея.

— Вы ничего необычного не замечали здесь? — спросил чёрный человек.

— Вы о чём? — фея томно вздохнула.

Чёрный человек заметил, что все снова смотрят только на неё, а на него не обращают внимания, будто его и вовсе нет.

— Ну, допустим, весь госпиталь просто гудит про какие-то волшебные носки. А вы разве не слышали? — чёрный человек взглянул на фею.

— А как же! Конечно! — ответила она, затянув последний слог.

Я сразу понял тогда, что она из Нижнего Новгорода. Какой-то там свой говор, с оттяжечкой, что ли. Он не такой явный, но всё-таки особенный. Тётушка у меня давно перебралась в Нижний и привыкла говорить по-тамошнему. Ну, а дочери её, само собой, нижегородки уже. Родились там. Поэтому я знал этот говор хорошо, и то, что услышал сейчас, сразу же отозвалось хорошо знакомым моему слуху. Странно, почему я сразу этого не заметил.

— И что, вас ничего не смущает? — спросил чёрный человек.

— Меня смущает только ваша бесцеремонность, — ответила Надежда и продолжала проверять постояльцев нашей палаты.

— Моя бесцеремонность? — вопросительно произнёс. — Да у вас тут не госпиталь, а последняя инстанция, так сказать. Конечный пункт распределения душ непосредственно в рай, я смотрю, — недовольно проговорил чёрный человек.

Ребята засмеялись, и Мироныч, поднявшись, вдруг сказал:

— Да вообще-то, это вы верно подметили. Правда, рай этот земной, не какой-то иной, потусторонний. Как вот эти ребята прибыли, так жизнь в госпитале сильно изменилась, — добавил он.

Чёрный человек посмотрел на нас, потом на остальных и сказал: