Нота «Свет»

В кофе тревогу прячу,

Тихо мешаю сахар

И охраняю взглядом

Твой непростой покой.

Хочешь, спою про небо?

Серые самолеты

Тают в высотах ясных,

Спят на краю земли.

Улицы пахнут снегом —

Значит, взлетает кто-то.

К дальним планетам мчатся

Синие корабли.

Спи, мой сынок. Как прежде,

Я колыбель качаю.

Сказки в ладонях дремлют,

В город пришла метель.

Вспомнив любовь и нежность,

Я поняла случайно:

Матери видят Землю

Взглядом своих детей.

***

Говорят, покидать город в дождь – неплохая примета,

Мне хотелось бы верить, что древние знаки не врут.

Сердце поезда мерно стучит под колёсами где-то.

На расчерченной карте рисуя привычный маршрут,

Старый поезд меня забирает из осени в лето,

Удивлённо гудит, словно в чудо не верит он сам.

У нормальных людей – под подушкой лежат документы,

У меня – поселился фруктовый большой круассан.

Время в поезде любит примерить различные лица.

То свернётся уютною кошкой, то чайкой летит.

Говорят, в поездах можно встретить и Лисьего принца(*),

Только я никого не встречала ещё на пути.

Я приникла к окну, в небе звёзды сложились в узоре,

Проводник удивляется: «Поздно, чего ты не спишь?»

Как ему объяснить, что я жду встречи с Оле-Лукойе?

Как ему рассказать, сколько света таит эта тишь?

…Разноцветные зонтики рябью покрыли сиденья,

Проводник задремал – а над ним закружились огни.

«Здравствуй, Оле Лукойе,

видение,

сон,

наважденье…

Расскажи мне о том, каково это – грёзы хранить?»

…Мы сидим, свесив ноги, а время стекает улиткой,

Мы общаемся – в чашках давно заморозился чай:

О пространствах и странах, о счастье, о грустных улыбках…

«Знаешь, – вдруг говорит он, – а я ведь скучал по ночам

Петербурга. Какие там ночи в апреле,

Мой невидимый зонт мотыльком обретает свой цвет:

Голубой, золотой, светло-невский и иссера-белый…

Словно каждый рассвет оставляет на нём беглый след».

Замолкает и смотрит в окно. Солнце плещется в чае.

Оле жмёт мне ладонь и спускается за горизонт.

…Петербург. Просыпаюсь. На смятом моём одеяле

Тёплым облаком светится сине-невидимый зонт.

***

Между верой и знанием пропасть весомей, чем видится.

…Дело было под Веной столетием раньше войны.

Я спасла двух детей от восставших солдат в тёплом Линце, и

Мы брели по дорогам испачканной кровью страны.

Мы молчали, но память людская не терпит молчания,

Разговор – не излечит израненной детской души.

Мальчик Виссен и девочка Глаубе лёгким касанием

Объяснили мне всё: что есть смерть, в чём – любовь, и как жить.

…Мы стоим на пороге – семь вёсен прошло с революции.

Юный Виссен уходит в свой первый трёхмесячный рейс.

На прощание он протянул на оранжевом блюдце мне

Синий камень, пылающий яростней, чем эдельвейс.

"Это знание, – он говорит. – Абсолютное знание.

С ним ты можешь во всём совершенно уверенной быть".

Я беру синий камень – и тяжестью в правом кармане он

Отдаётся теперь. Мне хотелось бы это забыть.

Через несколько дней вслед за братом уходит и Глаубе.

Мы прощаемся тихо – она лишь проводит рукой

По спине. Говорит: "У людей, милый друг, веры мало, и

Мне хотелось бы, чтобы она оставалась с тобой".

У меня прорезаются крылья, и вера, как облако,

Белым пламенем светит во всю поднебесную высь.

И её не отнимет солдат, ни спугнёт громким шорохом

Ни один человек, ни гроза, ни случайная мысль.

Там, где спит горизонт, встретит Виссен сестру после плаванья,

Я стою у окна, камень знанья в ладонях зажав.

Будет всё хорошо, ведь со мной моя вера – mein Glaube.

…Между верой и знанием пропасть острее ножа.

***

Автор пишет письмо, ты выходишь из книжных врат,

Я читаю и чувствую рядом твоё дыханье.

Ветер кружит слова и роняет в тетрадь наугад,

И ложатся они то картинами, то стихами.

Мы уходим наверх по дорожке твоих следов,

Наше счастье пытаясь держать, совместив ладони.

И твой город мне кажется лучшим из городов,

А улыбка твоя – самой искренней и спокойной.

На страницах письма то надежда, то смертный бой,

Ты грустишь, что сюжет этой книги тебе неведом.

Только знаю, что ты остаёшься всегда со мной —

Я твой образ храню рядом с сердцем незримым светом.

…И когда на заре мне проявится путь домой,

Я почувствую кожей твою неземную смелость:

Вопреки всем сюжетам предложишь мне быть с тобой —

И былое я брошу в обмен на любовь и верность.

…Путь чернильный перо завершит, и в последний миг

Автор рукопись бережно прячет под тенью неба..

…И мы вместе летим по страницам случайных книг

И по кадрам из прожитых фильмов бесцветным снегом.

***

А в моей Хиросиме сейчас дожди, как и тысячу пасмурных лет назад.

У меня под одеждой звенят ключи, я смотрю, как синеют твои глаза

От серебряной песни речной воды и от розовой сакуры на горе.

Я кружусь лепестками в краю, где ты обращала золу в мотыльковый свет.

Я сплетаю кольчугу из снов ветвей, из солёного ветра и жёлтых роз,

Мои серые крылья сильней цепей, что сковали запястья узором звёзд,

Ты танцуешь по лезвию, как огонь, не боясь превратиться в прозрачный цвет,

…ты мой город, с изломанной в дым судьбой, обречённый на вечность, борьбу и смерть.

Хиросима моя с каждым днём бледней, на ладонях её оседает боль.

Я дарю ей ключи, я сжигаю дверь, на руках остаются роса и соль,

Мне б тебя увезти далеко на юг, где растут виноград, кипарисы, тмин,