Именно Хит придумал выражение «мозговой центр» для описания специального органа, созданного для консультирования правительства по каким-то вопросам. Отпрыск клана Ротшильдов возглавлял первый из таких комитетов, но его предупреждения о грядущем нефтяном кризисе все оставили без внимания. Возможно, самым важным вкладом лорда Ротшильда было четкое определение противника – «этот нео-Гитлер, этот архинеприятель, инфляция». Инфляция, долго считавшаяся просто неприятной помехой, теперь стала врагом номер один.
Следующая забастовка шахтеров в феврале 1974 года привела ко второму чрезвычайному положению. Готовность Хита прибегать к таким мерам в условиях, мало соответствовавших критериям «чрезвычайности», много говорила о его отношении к оппозиции. За железобетонной уверенностью в себе порой слышалось топанье детской ножки по деревянному полу. Видимо, в это же время придумали и выражение U-turn – радикальная смена курса. Завод Rolls-Royce, погрязший в проблемах с поставками двигателей американской авиастроительной компании Lockheed, пришлось спасать вопреки собственным предвыборным обещаниям. Что еще оставалось? Неверно было бы утверждать, как делали многие, что Хит презирал или недооценивал вклад Америки в общемировое процветание и общий мир. Вне всяких сомнений, он рассматривал «особые отношения» с США как препятствие для своего европейского идеала. При этом он ухитрялся игнорировать тот факт, что Штаты неизменно поддерживали Британию в ее попытках вступить в европейский блок. Генри Киссинджер высказался об этом так: «Его отношения с нами всегда были корректными, но редко поднимались над уровнем обычной сдержанности, и это препятствовало – именем Европы – близкому сотрудничеству с нами, а ведь мы были к его услугам». Как всегда – не то чтобы Хит не прислушивался к грамотным советам или общественному мнению, ему просто недоставало чутья на перемены ветра.
Обсуждая вопрос назревающей войны между Индией и Пакистаном, Хит ответил на заявления Киссинджера предельно ясно:
Чего они хотели от особых отношений, так это втянуть в войну [между Пакистаном и Индией] и Британию тоже… а я намеревался не допустить этого… Потеряли ли мы что-нибудь из-за такой позиции? Разумеется, нет. Зато получили очень много. По моим наблюдениям, многим американцам, включая Генри, тяжело приспособиться к [новым отношениям], но сделать это необходимо. Всегда есть люди, желающие уютно устроиться на плечах американского президента. Но не в этом будущее Британии.
В этом отношении, как и во многих других, Хит стремился действовать противоположно Вильсону. Как сказал Киссинджер, «в формулировках Хита царила почти непроницаемая мгла, и, учитывая его интеллект, ее, очевидно, напускали специально. Он точно ставил диагноз, при этом все время увиливая от того, чтобы назначить лечение. Ему хотелось, чтобы ответы на наши запросы сформулировала Европа, хотелось избежать даже намека на какой-либо тайный англо-американский сговор».
Хит пошел дальше и предложил: девять стран ЕЭС с этих пор должны иметь общую стратегию в делах с США. Ирония, конечно, заключалась в том, что его непрестанное пренебрежение в отношении Америки ставило под угрозу ту самую выгоду, которую ЕЭС получило бы от вступления Британии. Однако Хит поддержал решения Никсона по Вьетнаму. И это один из самых любопытных парадоксов эпохи: Вильсона обвиняли в подхалимаже в отношении Штатов, тогда как Хита, открыто и своевременно поддержавшего Америку, клеймили за упрямство и жесткость. В любом случае к этому времени всем было ясно, что приоритет Хита – вступление Британии в Общий рынок. Его любовь к ЕЭС уходила корнями не в традицию или прагматизм, как у большинства британских еврофилов, и почти ничем не обязана была самым серьезным разговорам о «наднационализме», характерном для интеллектуалов 1930-х и 1940-х годов. Его европейские устремления имели патриотическое происхождение: он полагал, что Британии нужно сжаться, чтобы потом вновь обрести величие.