Сначала он дождался, пока мнимая Мэй уйдет на рынок. Николас удостоверился, что она действительно вышла за калитку. Потом взял свечу и отправился следом за Тоном.
Котихальтиа бежал уверенной, семенящей походкой. Сначала он нырял в стены, добиваясь, чтобы Николас похвалил его за ловкость. Потом принялся скакать по потолку, изображая из себя летучую мышь. Он то пропадал, то снова появлялся, делал страшные глаза, стараясь напугать следователя инквизиции. Николас покорно изображал, что боится.
– Бу! – наконец сказал Тон и уселся, показывая, что они пришли.
Они стояли в гулком, темном коридоре. Ни дверей, ни окон тут не было. Но пламя свечи зябко трепетало – здесь отчетливо ощущался сквозняк.
– Где? – спросил Николас, ощупывая рукой глухую каменную стену.
– Бу-бу!
Это означало: «Думай. В твоей голове точно мозги? А я вот сомневаюсь!»
«Сквозняк есть, – размышлял Николас. – Значит, должна быть дверь. Тон искал потайную комнату, и он её нашел. Молодец! Как бы теперь ее открыть?».
– Бу! – подсказал Тон.
Он уселся на собственный хвост и начал нервно вылизываться.
Николас ощупывал стену камень за камнем. Во всем доме было так холодно, что особое инквизиторское чутье тут не работало. Он не мог определить, где холоднее, то есть где больше магии.
Холодно было везде.
– Бу! – поддразнил его котихальтиа и запрыгнул в стену.
– Да неужели? – догадался Николас. – Все настолько банально?
Он достал зеркальце. Обычное, маленькое зеркальце. Ну что же, посмотрим!
Сначала надо навести зеркальце на стену – ничего. Так-так, ниже. Голые камни. В трепетном сиянии свечи глазам было больно. Вправо…
Николас не удержался и присвистнул, обнаружив в отражении круглую медную ручку.
Ручка была абсолютно обычной. Конечно, если не считать того, что без зеркала её не отыскать.
– Старо как мир! – усмехнулся он.
Пальцы по-прежнему ничего не чувствовали, кроме воздуха. Но там, в отражении, они легли на заколдованную ручку двери.
Повернуть! Невидимый замок глухо щелкнул. В лицо ударил холод. Он показался Николасу дыханием самой смерти.
6
В каморке царил мягкий зеленоватый полумрак. Совсем крошечная комнатка, вроде его флигеля, с единственным окном. Снаружи окно заплетал девичий виноград. Солнечные лучи пробивались сюда сквозь широкие зеленые листья.
– Ты умница, Т-т-тон!..
Зубы стучали так сильно, что он боялся прикусить себе язык.
Котихальтиа блеснул с потолка своими желтыми глазами. Наградил его презрительным «бу!» и исчез.
Николас огляделся, растирая онемевшие от холода пальцы. Здесь было полно картин, просто какой-то склад. Холсты громоздились у стен неровными штабелями. Николас бродил между ними, брал в руки одни, рассматривал, вынимал из кучи другие…
Птицы, дома, деревья, животные, пейзажи. Он сразу узнал руку Мэй, точнее, ее мастихин. Кажется, она писала все подряд, без разбора. Вот какие-то цветы – настолько хрупкие и трепетные, будто живые. Вот облака – такие легкие, будто надутые ветром.
«Сначала воздушность неба. Потом – каменная суровость стен…»
Николас нахмурился. Несомненно, это писала настоящая Мэй. Вот только у всех хранившихся здесь картин была одна странность. Они выцвели, точно многие годы пролежали на ярком солнце. Хотя Николас-то помнил: с красками у Мэй было все в порядке.
– Бу! – предупредил Тон.
Николас нахмурился. Он настолько замерз, что даже двигался с трудом.
– Бу-буб!
Это означало: «Не стой, как пень, шевели мослами! Она уже на садовой дорожке!»
Николас заторопился. Совсем некстати вспомнились слова судьи Бернара: «Будь предельно осторожен. Мы не знаем, как именно она убивает».
– Тон! Проследи за ней.
У самой двери он споткнулся о какой-то ящик.
Ящик был обычным. В таких почтальоны возят почту.
Николас откинул крышку. В нос ударил запах краски, растворителя. И еще какой-то странный, тревожный… тонкий-тонкий аромат.
– Буб!
«Поторопись, – предупреждал Тон. – Она в гостиной!»
– Сейчас, – бормотал Николас. – Сейчас…
Дрожащими руками он вытащил из ящика колбу с огненной, искрящейся жидкостью. Колба была такой холодной, что пальцы тут же потеряли чувствительность. Жидкости в ней оказалось немного – где-то на треть. И точно так же – на треть, – поблек лежавший в ящике портрет.
– Где я уже видел его? – пробормотал Николас.
На картине был изображен мальчик. Худенький, прыщавый. Он широко улыбался щербатым ртом.
– Буб! – подгонял его Тон.
Это означало: «Тревога! Она идет сюда!»
Николас поспешно поставил колбу на место. Вот так-так!
– Бубуб!
«Она почти в коридоре!!!»
– Не может быть!
Николас взял из сундука второй портрет – веснушчатая девчонка с двумя небрежно заплетенными косичками. Картина тоже была яркой, поблекнув лишь по краям.
Вон оно, нашел! Семь картин – семь воспитанников детдома, семь детей лежат без сознания, но пока еще не лишились жизни. Николас торопливо закрыл ящик и пулей выскочил из потайной комнаты. Он еще на шаг приблизился к разгадке. Он обязательно узнает, как их спасти!
– Кто здесь?
Белый прямоугольник света. Со скрипом отворилась дверь, ведущая в коридор из кухни. Николас поморщился. Если его тут обнаружат… Скверно.
– Тон, сюда!