Сергей сразу понял, что Агата мертва, как только увидел ее, но он не мог в это поверить и бессознательно проделал весь тот набор бессмысленных действий, суть которого в только одном – отсрочить осознание смерти близкого человека. Севастьянов звал ее, пытался привести в чувство, уловить дыхание, нащупать пульс, конечно, все было тщетно, и в глубине сознания, как медик, он это понимал. Наконец он просто прижал к себе тело Агаты и зарыдал.
Когда приехали утилизационная бригада Конвертория и полицейский инспектор, Севастьянов был уже относительно спокоен и мог отвечать на вопросы. Работники бригады, зная, что Севастьянов – конвертор, так называли сотрудников Конвертория, постарались упаковать тело Агаты в большой черный пакет быстро и максимально деликатно.
Полицейский инспектор обязан был установить, что смерть Агаты – молодой и здоровой женщины, – наступила не в результате преступления. Первым делом он спросил у Севастьянова, имеется ли у них в квартире видеохрон. Эта система записывала все, что происходило в помещении, сама архивировала и систематизировала записи, могла формировать домашние видеотеки по памятным датам или событиям, а при желании ее можно было отключать. Такая система у них стояла, и Агата ее не отключила.
Сергей подошел к панели видеохрона, закрепленной на стене в спальне, и набрал код.
– Может, вам лучше не смотреть? – Полицейский инспектор с беспокойством взглянул на Севастьянова.
– Нет, мне как раз нужно посмотреть, – ответил тот и прокрутил таймер записи на несколько часов назад.
Посмотрев запись, полицейский инспектор с Севастьяновым прошли на кухню. Там на обеденном столе стояли пустой пузырек от снотворного и стакан. Агата покончила с собой.
Когда Сергей выходил из кухни, он увидел, как на полу в прихожей среди осколков стекла медленно растекается ярко-красная лужа – утилизаторы, вынося тело, задели комод, на котором стояла бутылка гранатового вина.
Уже почти год Вера находилась в детской Сортировке. Севастьянов навещал ее два раза в неделю. Он не знал, почему он это делает. Лучшим решением для него было бы забыть обо всем – о дочери-инвалиде, о мертвой жене, – но что-то упорно гнало его в детскую Сортировку снова и снова. В Конвертории знали о трагедии, произошедшей в семье Севастьянова, и сочувствовали ему. Это и, конечно же, его положение конвертора обеспечивало ему беспрепятственное посещение дочери. Врач, который курировал Веру, не обнадеживал Севастьянова: девочку в скором времени должны были перевести в Передержку.
Заведующей детской Передержки была Лиля Крылова – однокурсница Севастьянова. Когда-то они втроем – Брызгин, Лиля и Севастьянов учились вместе в Академии безотходного производства и потребления, там они сдружились и вместе по распределению попали в Конверторий.
В обеденный перерыв Севастьянов заглянул в Передержку к Лиле.
– Лиль, привет.
– Здравствуй, Сережа. – Лилька-Весна, как называл ее Сергей в студенческие годы, почти не изменилась с их первой встречи в академии. Была такой же высокой, стройной, с задорными веснушками и густой копной непослушных рыжих волос, правда, сейчас стянутых в тугой низкий пучок. – Рада, что ты зашел. Рассказывай, как живешь? Как дочка?
– Я к тебе по этому поводу и пришел. Куратор говорит, что ее скоро переведут к тебе в Передержку. Хотел попросить, чтобы ты тут за ней присмотрела, и заодно еще раз изучила все документы, может, дополнительные обследования назначила. Ты ведь знаешь Сортировку – от них не уйдешь.
– Конечно, Сережа, все сделаю, не переживай. – Лиля мягко улыбнулась Севастьянову. – Ну а сам как?
– Да не знаю пока. – Сергей стоял в дверях Лилиного кабинета, спиной к проему и засунув руки в карманы брюк зеленого форменного комбинезона. – То вроде нормально, то как накроет, хоть волком вой. Домой заходить вообще не могу. Как Веру увез, так сразу и переехал к отцу, кота к нему притащил. Кстати, тебе кот тут не нужен? – Он оглядел детскую игровую комнату, отделенную стеклянной перегородкой от Лилиного кабинета. В комнате за столиками и прямо на полу сидело несколько детей, все они являлись инвалидами разной степени тяжести. Никто из детей не играл, хотя в игровой было много игрушек и развивающих гаджетов. Гологравизор там не включали: берегли глазные яблоки объектов.
– С ума сошел, Севастьянов! Какой кот?! Здесь медицинский блок все-таки. – Лиля засмеялась.
Ее звонкий смех болью отозвался в сердце Севастьянова, напомнив беззаботные годы студенческой молодости, которые никогда не вернуть, – время, когда он был увлечен Лилей, страстно целовал ее в пустых аудиториях, а она притворно отбивалась от него и вот точно так же смеялась при этом.
Вечера с отцом проходили всегда одинаково. Сергей, стараясь забыться в работе, приходил домой поздно, они ужинали, пили чай и разговаривали на посторонние темы. Иногда Алексей Николаевич жаловался на хулигана и безобразника – так он величал кота, но, впрочем, котяра нравился старику своим независимым характером.