Перед ужином, когда они выпили по рюмочке коньяку для аппетита – одна из незыблемых традиций Алексея Николаевича, – Сергей сказал ему, что Веру скоро переведут в Передержку.
– Там Лиля Крылова, она за Верой присмотрит.
– Присмотрит? А зачем? Вере же все равно теперь в Разделочную, а? Хорошо ты устроился, как я погляжу: жена в Удобрилку отправилась, старого папашку скоро в Усыпальницу заберут, а дочка в Разделочную пойдет. За-ме-ча-тельно! Скоро начнешь новый виток жизни, чистый, как младенец. – И отец засмеялся старческим хриплым смехом.
Из-за этого смеха, но главное, из-за его слов, Севастьянову захотелось врезать отцу в челюсть.
– Да, папа, своей смертью ты точно не умрешь, – мрачно заметил Сергей.
Четыре недели назад Веру перевели в детскую Передержку. Севастьянов навещал ее там каждый день. Он подолгу сидел с дочкой в игровой, рассматривая вместе с ней игрушки, держал за маленькую ручку, гладил светлую шелковистую головку, и часто в его глазах стояли слезы: в чертах Веры Сергей узнавал Агату. Лиля смотрела на все это из своего кабинет, и сердце ее обливалось кровью. Она уже знала: девочка пойдет в Разделочную. Лиля дважды перепроверяла все ее показатели, анализы, провела дополнительное сканирование – результаты были неутешительными.
Иногда в детскую Передержку забегал Брызгин, и тогда они вместе, как в прежние времена, пили чай в Лилином кабинете: заменитель кофе, который был у Лили, вызывал у Севастьянова, смаковавшего оригинальный напиток из закромов Алексея Николаевича, рвотный рефлекс.
В этот день в Готовальне работы было немного. Сергей, закончив все дела, решил навестить дочь и заодно заглянуть к Лиле – узнать насчет повторной проверки Вериных показателей. В лаборатории раздался сигнал вызова по внутренней связи.
– Серега, там в Усыпальницу час назад твоего отца привезли, я в текущих данных базы увидел: – Севастьянов Алексей Николаевич, поступил по сигналу браслета! – взволнованно прокричал Брызгин.
– Не может быть, он должен был пройти сначала через нас! – Сергей попытался соединиться с Усыпальницей. Мучительно долго никто не отвечал. Севастьянов сорвался с места и побежал в Отделение мягкой эвтаназии, которое находилось в другом крыле.
Конверторий располагался в большом здании из бетона и зеркального стекла, построенном в форме буквы «Y». Два верхних крыла занимали детское и взрослое отделения—, а нижнюю часть – все остальные, в том числе Отделение мягкой эвтаназии. В месте соединения верхней и нижней части буквы «Y» – находилась девятиэтажная башня, в которой располагался административный корпус Конвертория. Вершину этой башни, как корона, венчала огромная плазменная сфера, на которой время от времени появлялась надпись – девиз государственной политики ответственного потребления: «Государство благодарит вас за утилизацию. Наше общество – за безотходное потребление во всех его проявлениях», а в перерывах между появлением надписи демонстрировались изображения людей, которые побывали в гостях у Фрэнка, – они пережили страшные катастрофы или болезни благодаря своевременной пересадке органов и тканей. Сначала на сфере возникало изображение человека до трансплантации, на котором он был, как правило, искалечен – лишен конечности, обожжен или как-то по-иному обезображен, а затем другое, – где он, счастливый и радостный, плескался в море, бежал по зеленому лугу, прыгал с парашюта, в общем, вел полноценную и насыщенную жизнь.
Севастьянов бежал и чувствовал, как в груди гулко бьется сердце, все его тело – вдруг стало словно одно большое, тяжело бьющееся сердце. Где-то позади он слышал торопливые шаги Брызгина – Сергей столкнулся с ним в коридоре, когда тот бежал к нему в Готовальню. Или это было эхо его собственных шагов – он не понимал. В голове была только одна мысль: успеть! Наконец – Усыпальница с узнаваемой надписью над входом: «Государство заботится о том, чтобы вы умирали с комфортом!».
Но Севастьянов не успел. Все уже было кончено: в Отделении мягкой эвтаназии из гуманных соображений с делом не затягивали. В тот момент, когда он ворвался в процедурную, тело Алексея Николаевича перекладывали с кровати на каталку, чтобы везти в крематорий.
Сергей с криком «Оставьте его!» подбежал к каталке, отшвырнул утилизаторов. Лицо Алексея Николаевича было умиротворенным и даже помолодевшим. Сергей взял отца за руку – она была еще теплой. Где-то далеко – Севастьянову так казалось, – Брызгин объяснял что-то перепуганным сотрудникам Усыпальницы.