Пятнадцать минут спустя, после того, как Сергей попрощался с отцом и тело Алексея Николаевича увезли, дежурный конвертор Усыпальницы объяснял Севастьянову, что Алексея Николаевича привезла бригада по вызову Диспетчерской. Он был очень плох, но в сознании, подписал согласие на добровольную эвтаназию и отказ от прохождения Готовальни – в этом случае объект в Готовальню не направлялся, а сразу проводили процедуру. Тех же, кто не был согласен на добровольную эвтаназию, в обязательном порядке проводили через Готовальню. С Алексеем Николаевичем ситуация была простой. Конвертор развел руками:
– Если бы мы знали, то сообщили бы вам, конечно, но объект, простите, ваш отец, хотел, чтобы все закончилось быстро, – он так и сказал. Может, вас утешит, что перед смертью он был счастлив: мы добавляем к основному препарату особый коктейль, разработанный нашими специалистами, по воздействию на мозг сравнимый с ударной дозой эндорфинов. Объекты испытывают в момент смерти наивысшее состояние эйфории.
Севастьянов вошел в дом отца. Там было тихо и пусто – атмосфера настигшей беды, как и в их с Агатой квартире. Видимо, отцу стало плохо внезапно: на кухонном столе стояла полная чашка кофе и тарелка с едва тронутой глазуньей. Сергей ощутил, как к горлу подкатывают рыдания, и быстро вышел из кухни.
Он прошел в кабинет отца и сел за его старый письменный стол. Вспомнил, как в детстве любил забираться к отцу на колени, когда тот сидел за этим самым столом, и они вместе разглядывали электронные карты Луны, погасив настольную лампу. Карты светились нежным серебристым светом, а Сергей представлял себе, что он – Маленький принц, и эти карты – вовсе не карты Луны, а карты Земли, на которую он вот-вот полетит с астероида Б-612. Это было простое детское счастье – счастье, которого нет и никогда не будет у Веры. Он помнил момент, когда это счастье закончилось у него: заболела мама. Смертельно – рак. Через какое-то время ее увезли в Конверторий. Конечно, он был потом счастлив много раз, но ощущение черты, за которой кончилось то чистое, абсолютное детское счастье, было четким. Конверторий, словно Пантагрюэль с его ненасытной утробой, постепенно пожирал всю семью Севастьянова.
Сергей выдвинул ящик стола и увидел белый бумажный конверт. Непривычно было ощущать пальцами фактуру настоящей бумаги, ее давно уже не использовали: весь документооборот происходил в электронной форме, паспорта были пластиковыми, блокноты – плазменными. На конверте было написано рукой отца: «Сергею». Севастьянов плотно сжал губы, подавив в себе желание заплакать, и открыл конверт. Там лежали электронный ключ и записка.
Утром Севастьянов с большим рюкзаком в руках зашел к Лиле в Передержку. Открыв рюкзак, он вытащил оттуда взлохмаченного рыжего кота с недовольной мордой.
– Принимай сиротинку. Судя по окрасу, вы с ним – дальние родственники.
Лиля всплеснула руками:
– Сереж, что я с ним буду делать? Его же надо кормить, ухаживать за ним…
– Здесь в рюкзаке все его причиндалы: миска, лоток, наполнитель, – отец купил многоразовый самоочищающийся, а когда полностью загрязнится, то и самоперерабатывающийся, так что жених с приданым. – Сергей протянул Лиле рюкзак и просящим тоном добавил: – Лиль, детям будет развлечение, а то они у тебя пялятся на белые стены круглыми сутками. Обещаю, с меня пожизненное обеспечение кормом и наполнителем.
Лиля медленно, с неохотой взяла рюкзак:
– Ладно. Как его зовут-то?
– Почти Цезарь, но только Мандарин. – Пока Севастьянов уговаривал Лилю взять кота, последний осмотрел все вокруг, поднял хвост трубой и неторопливо прошел из Лилиного кабинета в игровую, вызвав там некоторый ажиотаж среди детей. Кот, нимало не смутившись, прошествовал в самый центр комнаты и по-барски развалился на полу. – Быстро освоился, скотина.
Вера Севастьянова встретила свой третий день рождения в детской Передержке. Дни рождения детей в Конвертории не отмечали по понятным причинам, даты рождения их имели значение только для перемещений из отделения в отделение. Но Сергей уговорил Лилю вечером после рабочего дня тихо отпраздновать это маленькое событие. Лиля купила тортик с розовым кремом и три серебристых свечки, а Севастьянов с Брызгиным надули шарики – по одному для каждого ребенка в отделении.