Новая имперская история Северной Евразии. Часть I

Территориальные потери в результате шведского «потопа» и затяжной войны с Московским царством (1654−1667) были сравнительно невелики: по договору 1660 г. со Швецией Речь Посполитая формально отказывалась от Ливонии и Риги, которые и так давно были потеряны, а также признавала независимость бывшего вассального герцогства Пруссия. По Андрусовскому перемирию 1667 г. с Москвой Речь Посполитая теряла Смоленск, Черниговщину и украинские земли на левом берегу Днепра под властью гетманата. Куда тяжелее, особенно в краткосрочной перспективе, был эффект от потерь населения и разорения хозяйства в результате войны. Но главный невосстановимый урон Речи Посполитой был нанесен изнутри: общество и политический порядок, основанные некогда на идее компромисса и солидарности (несмотря на многочисленные частные различия), утратили способность объединять разнообразие. Если, начиная политику Контрреформации, король Сигизмунд III стремился подчинить «иных» (например, навязав Бресткую унию православной церкви), то потрясения середины XVII в. привели к политике отторжения всего, что не соответствовало шляхетско-польско-католической «монокультуре». В 1656 г. коронное войско сожгло протестантский город Лешно за поддержку шведов; в 1658 г. сейм принял решение изгнать из страны протестантских «польских братьев»; с 1668 г. отступление от католицизма стало наказываться смертной казнью. В результате трансформации социального воображения, нашедшего выражение в процессах Реформации и Контрреформации, Польско-Литовское содружество фактически растворилось в Польском королевстве, точнее в королевстве «поляков» (в смысле культурной элиты). Поэтому когда в 1696 г. прежний официальный язык делопроизводства ВКЛ (западнорусский, или «старобеларуский») был заменен на польский, это стало лишь констатацией случившейся трансформации. Но если руськие на украинских землях защитились от ассимиляции благодаря отделению от Речи Посполитой, то руськие на беларуских землях оказались лишены возможности организоваться в современную «нацию» понимаемую как культурно отдельный народ-конфессию, объединяющий представителей всех сословий (но прежде всего — образованную элиту). Высокая руськая (старобеларуская) культура была недоступна для большинства простолюдинов, а шляхта северо-западных земель ВКЛ вынуждена была выбирать нормативную польско-католическую культуру ради сохранения своего привилегированного социального статуса.

Наиболее ярким проявлением радикального разрыва с традициями толерантного отношения к многообразию стало распространение практики liberum veto именно в середине XVII в. В перечне древних привилегий шляхты (юридически закрепленных в 1573 г.) было право любого депутата сейма или местного сеймика на «свободное вето», блокирующее обсуждение неугодного ему вопроса или вообще работы парламента. Как ни странно, несмотря на острейшие конфликты интересов и противоречия, вызывавшие подчас вооруженное противостояние партий (рокош), никто не пользовался этим правом до 1652 г., когда его применили против нарушения регламента заседаний. И лишь в 1669 г. сейм в Кракове впервые был распущен досрочно после того, как правом liberum veto воспользовался один из депутатов. После этого использование liberum veto становится рутинным, а сам этот принцип начинает восприниматься как священный символ шляхетских свобод, выражающий саму суть «шляхетской республики» как правления равных и только по всеобщему согласию. Фетишизация liberum veto и совершенно невротическая фиксация на культе единодушия служат наглядным свидетельством разрыва с политической культурой Речи Посполитой XVI века. Речь Посполитая — «общее дело» — предоставляла полноценное членство в «шляхетской республике» любому представителю привилегированного сословия, из любых земель, входивших в ее юрисдикцию, независимо от личных пристрастий. В этом заключалась причина притягательности Речи Посполитой для дворян региона и, как следствие, сила этой крупнейшей политии Европы, способной удерживать обширнейшие территории под своей властью. Никому не приходило в голову воспользоваться правом личного вето и заблокировать совместную работу сейма, коль скоро смысл этой работы заключался как раз в нахождении общего компромисса и потому был в интересах каждого «гражданина»-шляхтича. Ко второй половине XVII в. представления о гражданстве изменились: православным, протестантам, литовцам, руським и другим «маргинальным» группам не было более места в политическом воображении новой Речи Посполитой. Высшей ценностью становился не компромисс, а единодушие и гомогенность, а потому все, что не удовлетворяло хотя бы одного депутата сейма, было не жалко заблокировать liberum veto.