Новая имперская история Северной Евразии. Часть I

В 1652 г. Московским патриархом был избран митрополит Новгородский Никон (1605–1681), талантливый и амбициозный священник. Перед восшествием на патриарший престол Никон был участником так называемого «Кружка любителей благочестия», в который входили Стефан Вонифатьев, духовник второго царя из династии Романовых Алексея Михайловича, протопоп Аввакум, а также боярин Федор Ртищев, одна из ключевых фигур в администрации царя Алексея. Все участники кружка соглашались, что церковь нуждалась в возрождении — в смысле приближения к идеалу единого здания веры, очищенного от мирских пороков, заблуждений пастырей и разнобоя в организации службы. В этом взгляде проявилось новое отношение к социальным явлениям (в данном случае церкви) как воплощениям единой универсальной идеи, а не непосредственного переживания личного опыта. Каждый экземпляр изданной типографским способом книги представлял книгу в целом, а не конкретный уникальный список; каждый воевода должен был представлять единую царскую волю и общий закон, не являясь местным властителем, — по крайней мере, таков был идеал, распространявшийся все шире в XVII в. Члены «Кружка любителей благочестия» сопоставили этот идеал с знакомыми им реалиями православной церкви, и им показалось, что церковь нуждается в стандартизации обрядов, совершенствовании иерархии священнослужителей, организации их систематического образования, — одним словом, в том, что мы сегодня назвали бы модернизацией и что, по сути, соответствовало программе католической Контрреформации. Главным вопросом был источник этой желаемой идеальной формы церкви: Аввакум считал, что этот идеал нужно искать в прошлом, ориентируясь на решения церковного Стоглавого собора (1551), старинные иконы и рукописи, а Никон и другие члены кружка предлагали ориентироваться на современные нормы Константинопольской православной церкви, приспособленные к реалиям региона клириками украинских земель, находившихся в прямом подчинении Константинопольского патриарха. В 1648 г. боярин Ртищев основал Преображенский (Андреевский) училищный монастырь, в который пригласил несколько десятков монахов из Киева, выпускников Киевского коллегиума, созданного по иезуитскому стандарту Петром Могилой. (Монастырь Ртищева впоследствии стал основой для Славяно-греко-латинской академии, первого московского учреждения высшего образования.)

Проблема была в том, что никакого единого «церковного стандарта» в том смысле, который вкладывали в свои поиски члены кружка, не существовало ни в прошлом ВКМ, ни в реалиях современного православного миллета Османской империи. За полтора с лишним тысячелетия существования церковь прошла множество размежеваний и споров с инакомыслящими группами, но то, что интересовало Никона и Аввакума, редко кодифицировалось на бумаге как обязательные решения. Сама идея «стандартизации» и представление о ее ценности была настолько же новой, как и архитектура барокко или концепция единообразной военной формы. В 1654 г. патриарх Никон отправил Константинопольскому патриарху Паисию «анкету» из 27 вопросов, затрагивающих частные аспекты церковной службы, из которых наиболее известными (и на внешний взгляд существенными) были вопросы о направлении движения службы в храме или количестве пальцев для крестного знамения. Это были вопросы, далекие от собственно богословской проблематики, кроме того, похоже, Паисий просто не понимал «контрреформационную» озабоченность Никона формальной организацией службы. Возможно, московский «Кружок любителей благочестия» просто опережал константинопольских клириков, все еще воспринимавших общество в партикуляристских средневековых категориях. Как бы то ни было, Паисий не знал, что сказать: он ответил, что «греческая церковь» воспринимала обрядовую сторону как несущественный аспект религии и что форма ритуала могла широко варьироваться. Разумеется, это была неправда: в «греческой» церкви существовала четкая норма, насаждение которой сопровождалось насилием и конфликтами. Только эта норма не была формализована и кодифицирована, она передавалась через личное общение и социализацию и допускала лакуны и «слепые места», никак специально не регулируемые. Никон же требовал формальную и детальную «конституцию», которую никто в Константинополе прежде не додумался составить.