Новая имперская история Северной Евразии. Часть II

В 1741−1743 гг. Россия воевала со Швецией, предпринявшей попытку реванша за поражение в Северной войне. В 1756 г. Россия оказалась вовлечена в Семилетнюю войну Британии и Франции за североамериканские колонии, которая на европейском театре военных действий превратилась в противоборство коалиций союзников этих двух стран. Главной силой британской коалиции была Пруссия, стремившаяся к захвату соседних земель, прежде всего в Австрии. Россия была в числе полудюжины союзников Франции. Серия побед над Прусским королевством, захват Восточной Пруссии и приведение к присяге ее населения (включая самого знаменитого сегодня жителя прусского Кенигсберга, философа Иммануила Канта) окончились для Российской империи ничем: после смерти императрицы Елизаветы Петровны взошедший на престол Петр III поспешил вернуть все завоеванное прусскому королю Фридриху II, чьим военным гением он восхищался, и заключить с ним союз. (Этот резкий политический разворот усилил недовольство Петром III и стал одной из причин его свержения.) Таким образом, за первые полвека своего существования Российская империя на практике продемонстрировала лишь заботу о защите своих владений (от Швеции или Крымского ханства). Между тем, только по итогам Силезских войн 1740-х гг. Прусское королевство Фридриха II всего за шесть лет увеличило свою территорию на 64%, а население — более чем вдвое, на 3.2 миллиона человек.

Впрочем, существовала одна область внешнеполитической деятельности, в которой Российская империя проявляла себя наступательно, а не «реактивно», отвечая на внешние угрозы. Только воспринималась эта область скорее как продолжение внутренней политики, во всяком случае, как постоянный и привычный фон решения «настоящих» внешнеполитических задач. Речь идет о Речи Посполитой, ближайшем соседе и основном сопернике Московского царства начиная с XVI в., к которому перестали относиться как к главной внешней угрозе лишь к началу правления Петра I. Северная война 1700−1721 гг. превратила польско-литовские земли в театр военных действий, и с этого времени начинается систематическое присутствие российских войск на этих землях и вмешательство России во внутренние дела Речи Посполитой, включая избрание короля (в 1709 г.).

Столь драматичная смена ролей (еще столетием ранее московские бояре присягали польскому королевичу как царю, Речь Посполитая едва не поглотила Московское царство) не являлась следствием изощренного политического замысла и была продиктована логикой войны. Петр I поддерживал своего союзника, короля Августа II, против претендента на престол Станислава Лещинского, поддерживаемого шведами. Не была необычной ни сама ситуация борьбы претендентов за польскую корону, ни то, что один из них — Август II Польский — одновременно являлся курфюрстом Саксонии Фридрихом Августом I. Выборными королями польско-литовского содружества не раз становились монархи из других земель, говорившие на французском, шведском или немецком языках и сохранявшие права на свои наследственные земли. Они всегда опирались на иностранную военную силу. Поэтому вовлечение Российской империи в польско-литовскую политику не представляло ничего экстраординарного, тем более, что сам факт избрания на престол действующего саксонского курфюрста уже предполагал включение Речи Посполитой в сферу территориальных интересов и политических альянсов иностранного государства — Саксонии, протестантского немецкого княжества в составе Священной Римской империи.

Новым было лишь возникающее в это время в соседних странах под влиянием камерализма представление о государстве как силе, обеспечивающей неразрывную связь правителя со страной. Власть монарха оказывалась лишь проявлением высшей государственной власти, а право на престол — всего лишь особой привилегией высшего должностного лица в государстве. Монарх мог быть чужеземцем (подобно Екатерине II в России), но малейший намек на присутствие у него иных государственных интересов (как у герцогини Курляндии, чистокровной московитки Анны Иоанновны) подрывал его легитимность. В то же время, возникающее современное государство оказывалось автономной силой и по отношению к его «гражданам» (которые обладали формальным или неформальным влиянием на политику). Формирующаяся государственная «машина» обеспечивала последовательность принятия мер в рамках выбранного политического курса, эффективную мобилизацию ресурсов (людей, налогов), разводя сферу публичного и сферу частного (в том числе частных интересов, зависимых от психологического настроя, подкупа, просто смерти конкретного лица).

Речь Посполитая сохраняла политическую организацию «пороховой империи» в то время, когда вокруг, стихийно или целенаправленно, развивались структуры регулярного государства.