Новая книга ужасов

Подписывать телеграмму Хелен не стала. Сразу же после этого она отправилась в квартиру, которую делила с Вилли, и собрала свои вещи. И той же ночью уехала из Глазго на поезде, направлявшемся в Лондон; с тех пор она никогда не видела Вилли Логана и не общалась с ним напрямую.

Что могло заставить женщину, изобразившую себя на откровенно сексуальной картине, которую посвятила возлюбленному, бросить этого же человека, слепого, беспомощного, всего через двадцать четыре часа? Брайан Росс этого не прокомментировал и не предложил объяснения. Мне стало интересно, к кому в Лондоне отправилась Хелен.

Я проверила указатель в поисках дополнительных упоминаний Хелен Ральстон. Их было немного, и все они относились к тому, что Логан писал впоследствии о недолгом времени, которое они провели вместе, – большая часть заметок оказалась собрана в главе о написании «Касания Богини» в 1956 году. По этой книге получалось, что Хелен Ральстон не сделала ничего хоть чуточку заметного или важного, была никем, кроме как – ненадолго – главной музой Логана и его моделью. Ни одна из ее книг не упоминалась в разделе «избранной литературы» в конце тома, даже «В Трое».

Тем больше окрепла моя решимость рассказать историю Хелен Ральстон.

V

Я плохо спала той ночью – мне вообще редко удавалось выспаться вдали от дома. Мне снились прерывистые тревожные сны. Больше всего меня напугал сон о «Моей Смерти», после которого я проснулась, задыхаясь и с колотящимся сердцем. Мне снилось, что когда я вернулась домой и вытащила картину, чтобы посмотреть на нее, на ней оказался просто обычный акварельный набросок острова, моря и неба, не более необычный или содержательный, чем мои собственные работы.

Не знаю, почему сон показался мне настолько ужасным, особенно учитывая, как расстроило меня до этого скрытое изображение. Но проснувшись со стучащим как барабан сердцем, я никак не могла выбросить это из головы. Пришлось подняться и посмотреть на картинку, чтобы убедиться, что мне не привиделась скрытая картина.

На первый взгляд – просто остров, но пока я ждала, глядя на картинку затуманенными после сна глазами, контуры снова едва заметно поплыли, и вот я уже смотрела на женщину, лежавшую на спине с разведенными ногами. В этот раз вид оказался не таким неуютным; может, потому, что я его ожидала, или потому, что в этот раз оказалась одна, полусонная и сама без одежды – и испытывала в какой-то мере сестринское возмущение за собрата-писателя, которого практически вычеркнули из истории.

Странно успокоенная, я убрала картину обратно и вернулась в постель, размышляя о странности снов.

В спутанных, обрывочных воспоминаниях из моего детства, наверное, почти столько же снов, сколько и картин из реальной жизни. Я подумала о видении, которое, пожалуй, было первым кошмаром, отложившимся в моей памяти. Кажется, мне было примерно четыре года – не думаю, чтобы я тогда уже ходила в школу, – и сон заставил меня проснуться с криком. Образ, который я сохранила, так сильно испугавшая меня вещь была уродливой куклой наподобие сделанного из мягкой красной и белой резины клоуна. Когда ее сжимали, глаза-луковички выскакивали из глазниц на стебельках, а рот широко распахивался в крике. Насколько я сейчас помню, кукла выглядела до отвращения безобразной, не слишком подходящей игрушкой для совсем маленького ребенка, но в детстве она принадлежала мне – пока я не откусила ей нос. После этого куклу у меня отняли. Когда мне приснился тот сон, я не видела клоуна уже год или даже больше; не уверена, что вспоминала об игрушке, пока внезапная тень не заставила меня проснуться от ужаса.

Мать удивилась, когда я рассказала ей о кошмаре.

– Но что в этом страшного? Ты никогда не боялась ту куклу.

Я покачала головой в знак того, что моя кукла – которую я едва помнила – меня никогда не пугала.

– Но она была очень страшной, – я имела в виду, что ужаснуло меня возвращение куклы во сне.

Мать озадаченно посмотрела на меня и мягко сказала:

– Но ведь она не страшная.

Я уверена, что она пыталась меня успокоить и думала, что это разумное утверждение поможет. И была совершенно изумлена, когда я разрыдалась.

Разумеется, она не знала почему, и разумеется, я не могла объяснить. Теперь мне кажется – хотя я, конечно, могу ошибаться, – меня огорчило осознание, что мы с моей матерью – разные люди. Мы не видели одинаковых снов или кошмаров. Я была одна во Вселенной, и все остальные – тоже. Вот что сказала мне кукла – по-своему, спутано и непонятно. Когда-то она любила меня достаточно, чтобы позволить отъесть свой нос. Теперь же клоун заставил меня с криком проснуться.

VI

Горе, подобное невоспитанной мокрой и вонючей собаке обрушилось на меня, стоило войти в дом через заднюю дверь.