Скрипят петли, дверь закрывается, и меня ненадолго охватывает облегчение. Щелчок механического люка сотрясает картонные стенки гроба и мои негнущиеся кости. Под спиной что-то начинает покачиваться, и гроб съезжает на металлическую дорожку конвейера. Пламя трещит громче, согревая мои ноги, опасно близкие к жерлу печи. Ролики начинают двигаться.
Кроллик должен был появиться до того, как печь с температурным контролем достаточно накалится, и сработает автоматический механизм дверцы. Что-то идет не так. Слишком быстро. Мои мышцы пытаются задрожать, ожить, но они жестки, как сталь. Неподвижны. Передо мной мелькает еще одно воспоминание – когда Червонная Королева овладела моим телом в тот последний день в Гдетотам. Когда я превратилась в ее марионетку. Теперь я чувствую себя такой же беспомощной.
Меня охватит пламя. Мое тело этого не выдержит. Но я должна – каким-то образом – справиться. Я пообещала вернуться – целой и невредимой. И я не могу нарушить обещание. Морфей слишком долго ждал моего возвращения. Нельзя его подвести.
Сомнение поднимает свою уродливую голову. Что делать?! Если я не в состоянии двигаться, то не сумею и освободиться из гроба без помощи возрождающего зелья. Слезные железы пусты, и я тщетно желаю, чтобы поток вырвался на волю и затопил мой гроб морем слез. Чтобы я спаслась от огня. Но мои глаза как будто наполнены песком.
«Хватит драматизировать, любовь моя. Используй магию. Импровизируй. Придумай, как спастись».
Я сама не знаю, чей голос звучит у меня в голове – Морфея или мой собственный. Я столько раз в жизни слышала этот акцент и побуждающие интонации, что они намертво запечатлелись во мне и стали моими.
Как бы там ни было, моя решимость оживает. Я не зря наведалась сюда вчера ночью, когда вокруг царили тишина и мрак – чтобы отметить и запомнить всё, что можно будет оживить, когда понадобится. Чтобы понять, как действует печь. Чтобы воспользоваться магической завесой.
Я сосредотачиваюсь на люке. Кое-чему я научилась, будучи женой механика. Пружины сжимаются, когда я представляю себе это. Срабатывают петли, и металлическая дверь с лязгом захлопывается. Наткнувшись на препятствие, мой гроб останавливается.
– Блин, что за ерунда, – ворчит Брайан.
Он дергает рукоятку и стучит по петлям.
– Так. Сейчас…
Он сдвигает гроб на металлические ролики конвейера, давая дверце место распахнуться. Я лихорадочно ищу другой способ задержать его, но тут он восклицает: «Какого..?» Затем его тело валится на пол. Гроб снова бьется о закрытую заслонку.
– Королева Алисса… – доносится снаружи звенящий голосок.
Никки, чудесная маленькая фея. Мои губы слегка покалывает – это тень улыбки, желающей обрести свободу. Если бы не паралич, мои ноги сами подергивались бы от радостного волнения.
Крышка гроба с треском откидывается, и вокруг меня начинают суетиться штук двадцать фей – маленькие клочки воздуха, пахнущие корицей и ванилью.
Крошечные ручки размером с божью коровку тянут кверху мои веки. Я вижу янтарный свет. По-прежнему не могу повернуть голову, но краем глаза вижу, как над краем коробки возникают рога Кроллика, а следом и два сверкающих розовых глаза.
– Опоздал я, – хрипло, извиняющимся тоном, произносит он.
Я тщетно пытаюсь кивнуть, чтобы ободрить его.
Наконец показывается всё лицо.
– Держитесь, ваше величество. Я перенесу вас домой. Наконец.
Домой. Это слово танцует в моем создании, наполняя меня предвкушением и надеждой. Я представляю, как лечу рядом с Морфеем над странными, вечно меняющимися пейзажами Страны Чудес. Как прекрасно будет вновь оказаться там…
И больше никогда не уходить.
Кроллик протягивает костлявую руку и вливает мне в рот содержимое ярко-красной бутылочки. Язык щекочет слабый привкус ягод пополам с мятой. Сердце немедленно оживает и начинает так бешено колотиться, что я ахаю. В следующую секунду мне удается прищуриться без помощи фей. Они разлетаются, тоненько хихикая, и зависают над спящим служителем, который лежит на сером бетонном полу.
Я моргаю – резко и быстро. Слезные железы оживают, и глаза увлажняются. От соли они болят и чешутся.
Затем начинают шевелиться пальцы на руках и на ногах. Пробуждаются мышцы, сначала вялые и непослушные, словно растянутые сверх меры резиновые ленты. Когда я подтягиваюсь и сажусь, мои старые суставы трещат и хрустят.
Кроллик присаживается на краю ската, держась за гроб, чтобы наши глаза оказались на одном уровне.
– Простите Белла из рода Кролликов. Всегда и вовеки я на вашей стороне.
Я глажу его по мягкой макушке.
– Мне не за что тебя прощать. Главное, сейчас ты здесь. Кто-нибудь видел, как ты выходил из ванной?
Кроллик трясет головой:
– Муха на стене следила, чтобы не.
Он хихикает над собственным стишком и указывает на дверь. Наверху окошко – единственное во всей комнате. На стекле с наружной стороны восторженно скачет муха.