Новая Зона. Привычка выживать

В небольшой палате, больше похожей на тюремную камеру какой-нибудь европейской страны, сталкера окончательно разморило. Рядом на полу, держа его за руку, неподвижно сидела Вита. Несколько раз Ирм пытался заговорить с ней, но на связную речь ему не хватало сил. Язык во рту был непослушным, головная боль – навязчивой и сильной, мысли – далекими и глупыми. Вокруг продолжали суетиться люди, делая многочисленные болезненные уколы наемнику в вену. Сталкер не знал, где находится, чего хотят эти люди. Внутри него поселилась какая-то странная уверенность в том, что все обойдется. Может быть, это чувство внушали ему спокойный взгляд и ободряющая улыбка Виты? Наемник подумал, что если он выберется отсюда, то непременно заглянет к психиатру.

Простыня на кушетке пахла стиральным порошком и была идеально белая. Наемник лежал на спине и щурился от яркого света ламп. Рядом, закинув ногу на ногу, с блокнотом и ручкой, сидел мужчина лет пятидесяти. За его спиной наемник насчитал больше десяти лаборантов, сосредоточенных и немного напуганных.

Стоило Ирму ненадолго поверить в свое здравомыслие, как окружающие люди, ни черта не понимающие в сути происходящего, пытались переубедить его в обратном. А вопросы доктора, иногда странные, а иногда вовсе бредовые, казались просто хитроумным планом санитаров, которые хотели заманить буйного психа, убившего за последние несколько дней с десяток человек, в комнатку два на два, а оттуда уже никогда не выпускать. Лечить до тех пор, пока Ирм не превратится в беспомощного, ходящего под себя и захлебывающегося собственной слюной овоща.

Впрочем, эти ощущения были недолгими.

Все эти странные вопросы натолкнули Ирма на мысль, что, в сущности, спрашивают сейчас не его, а Виту. Для того, чтобы прийти к этой идее, ему потребовалось приложить достаточно умственных усилий. Все эти инъекции негативно влияли на его мыслительный процесс. Если суть одних вопросов Ирм не понимал из-за обилия научных терминов, то на другие вопросы он просто не мог ответить. Чувство беспомощности подопытного кролика окончательно добило и без того сломленного сталкера.

– Мне кажется, что я свихнулся окончательно, – шепнул Ирм Вите.

Но перебив девушку, с ним опять заговорили люди в белых халатах.

И тут наемника прорвало. Он весь напрягся, сжал кулаки, глаза лихорадочно заблестели.

– По-че-му, черт вас всех дери, вы мне отвечаете вместо нее?! Я говорю не с вами, крысы лабораторные!

Сначала он несколько раз послал всех присутствующих к чертям собачьим, а потом, после двух тычков под его ребра, высказал всем, что он думает о Зоне, о них, об их семьях и вообще обо всем.

Когда Ирм порывался набить морды любому, кто помешает ему уйти, его схватили сразу две или три пары рук и просто бросили в угол лаборатории. Он бился спиной о стенку и, будто пружина, летел в атаку опять. А потом, отловленный в этом же углу, будто зверь, он получил очередной укол, и в сознании его появилось что-то чужое. Он подчинился транквилизатору, медленно сползая на руках лаборантов.

Перед тем как провалиться в эту манящую бездну, он увидел бледное и растерянное личико девушки.

– Не трогайте Виту…

Теперь к сталкеру приставили лаборанта, который неустанно за ним следил.

– У вас шизоидная гиперактивность, – сказал виновато человек, сидящий достаточно далеко от Ирма, чтобы тот до него не дотянулся. – Нам пришлось сделать вам укол. Постарайтесь не разжигать воображение, а просто отвечайте на вопросы. Если приступ повторится… – Лаборант не договорил. Он вытянул из кармана очередной инъектор. – Прошу оставить нас одних, – попросил другой человек, которого наемник еще не видел, а может, и просто не запомнил.

– Профессор Фролов, вы уверены? Он опасен…

Вместо ответа профессор многозначительно посмотрел на лаборанта, и тот, виновато опустив голову, словно нашкодивший ребенок, покинул палату. Ирм услышал тихие приближающиеся к нему шаги. «А вот и мой новый лечащий врач», – подумал он, увидев очередного ученого с печатью университетского образования и долгой лабораторной работы на лице. Седина, глубокие морщины при натянутой, как барабан, грубой коже, очки в ретрооправе. Вернее, оправа-то была новая, дорогая и качественная, но вид она имела исключительно старомодный. Фролов был человеком двадцатого века – красивым и в чем-то монументальным осколком прошлой эпохи. Всем видом он излучал свой жизненный и научный опыт, умение принимать быстрые и зачастую непопулярные решения. «Наверное, там, – подумалось Ирму, – за периметром Московской Зоны Отчуждения, в свое время он был легендарной личностью. Но он почему-то выглядит глубоко несчастным. Хотя, конечно, какая может быть счастливая жизнь у человека, который добровольно пришел в Зону и живет здесь».

– Я очень рад познакомиться с вами, господин Самойлов.

Услышав собственную фамилию, наемник нервно заерзал.