Новейшая история еврейского народа. От французской революции до наших дней. Том 1

Опубликованный в особой брошюре протест Якобсона вызвал горячую литературную полемику, в которую вмешался и молодой франкфуртец Лейб Барух, будущий гениальный публицист Людвиг Берне. В статье под заглавием «Откровенные замечания по поводу нового статута» (1808) этот тогда еще неизвестный писатель обру­шился на франкфуртских реакционеров с тем острым сарказмом, который впоследствии произвел революцию в европейской публи­цистике. Чрезмерная резкость тона этой статьи испугала отца Берне, синдика общины Якова Баруха, и произведение революционного пера, распространявшееся в списках, не появилось в печати. На эту шумную полемику, в особенности на резкое послание Якобсона к примасу Дальбергу, обратил внимание великий франкфуртец, князь поэзии и поэт князей — Гете, состоявший тогда на службе при дворе герцога в Веймаре. На высотах мысли Гете не мог освободиться от сословных идеалов той бюргерской среды, из которой он вышел, и его симпатии были всецело на стороне угнетателей. Он находил (как видно из его частных писем), что новая франкфуртская конституция совершенно правильно «трактует их (евреев), как истинных иудеев и бывших императорских камеркнехтов»[42]. В веселом каламбурном тоне Гете сообщал в письме: «Мне было очень приятно, что так лов­ко спровадили этого финансового советника, якобинского сына Израилева» (den jacobinischen Israelssohn — каламбурная переделка имени Israel Jacobsohn), который в своей брошюре титуловал себя «Finanzrath». И действительно, на первых порах протесты и петиции борцов за право не имели успеха.

Перемена наступила с 1810 года, когда под управлением Дальберга конституировалось Великое Герцогство Франкфуртское (оно состояло из города Франкфурта с некоторыми прирейнскими территориями). Основные законы Герцогства гласили, конечно, о равенстве всех граждан перед законом, но евреев не торопились уравнять в правах. Начался торг между бюргерством и евреями об объеме этих прав и о вознаграждении за них. Дальберг, теперь великий герцог Карл, согласился дать евреям равноправие под условием уплаты франкфуртскою общиною 440 000 гульденов, т. е. двадцатикратной годовой суммы, которую они раньше вносили в качестве Schutzgeld и которую с уравнением их теряет казна. Евреи согласились, и сделка состоялась. В конце 1811 г. было объявлено, что отныне для франкфуртских евреев вступает в силу статья основных законов о равенстве граждан и что все прежние ограничения прав окончательно отменяются.

Гетто было юридически упразднено, однако фактически там продолжало жить большинство прежнего населения: одни не хотели расстаться с старыми гнездами, другие не были в состоянии устраивать себе новые. Перемена состояла лишь в том, что теперь еврейский квартал не был отгорожен от остального города и люди в нем жили добровольно.

Таким образом, франкфуртские евреи купили свое равноправие за полмиллиона гульденов; но едва ли бы они согласились дать такую сумму, если бы предвидели, что это равноправие будет иметь силу только в течение двух лет. В ноябре 1813 г. во Франкфурт вступили союзные русско-германско-австрийские армии и монархи трех великих держав. Развенчанный в 1806 г. «германский» император, теперь австрийский монарх Франц I (раньше Франц II), снова очутился в своем бывшем имперском городе. Освободительная война была в разгаре. Как только выяснились ее результаты, франкфуртское бюргерство поспешило сбросить с себя, вместе с французским игом, и «бремя» еврейского равноправия (1814).

Столь же эфемерною была «французская» эмансипация в другом вольном городе, Гамбурге. Здесь наибольшая в Германии ев­рейская община[43] дождалась французов только в конце 1810 года. В отличие от Франкфурта, в Гамбурге утвердилась непосредственная французская власть: город находился под управлением французских префектов и генералов. Как часть Наполеоновской Империи, Гам­бург был подчинен общеимперской конституции, и гражданское ра­венство евреев установилось здесь автоматически, но это еще не ре­шало еврейского вопроса на практике. Гамбуржцы имели основание опасаться, что на них будет распространен суспенсивный декрет 1808 г., действовавший в то время в Эльзасе и в рейнских департаментах Франции. Поэтому представители гамбургской еврейской общины подали весною 1811 г. «меморию» («memoire») на имя Наполеона с изложением особых экономических условий, в которых они издавна живут: не допускаемые к цеховым ремеслам, к свободным професси­ям и государственной службе, они занимаются только торговлей, крупною и мелкою, но никогда не прибегали к незаконным средствам наживы, вроде ростовщичества, в чем «упрекают евреев некоторых департаментов империи»; это могут засвидетельствовать христиан­ские коммерсанты в Гамбурге и за границей. Просители выражают уверенность, что гамбургским евреям будет предоставлено полное равноправие и будут уничтожены все ограничения в профессиях, так как они стараются путем воспитания своей молодежи подготовить поколение полезных граждан, которые «окажутся достойными бла­говоления великого Наполеона».