Новейшая история еврейского народа. От французской революции до наших дней. Том 2

Кишела цадиками и Подолия, родина основателя хасидизма. В былой резиденции Бешта, Меджибоже, жил владыка р. Иошуа-Гешель Аптер, заместивший там умершего Бештова внука — Ба­руха Тульчинера (том I, § 52). В течение некоторого времени (ок. 1810—1825 гг.) старец Иошуа-Гешель слыл патриархом среди ца­диков, и только высокомерный Израиль Ружинер не признавал его верховенства. Он стоял ближе к типу проповедника-вероучителя, чем чудотворца. Преемник его был р. Моше Савранер, который завел обычный цадикский «двор», по образцу «чернобыльцев» и «ружинцев». Не суждено было создать династию своеобразному цадику, правнуку Бешта — Нахману Брацлавскому (том I, § 52). После его смерти группа брацлавских хасидов, руководимая его учеником р. Натаном, подвергалась жестоким преследованиям со стороны других хасидских групп. Брацлавцы паломничали еже­годно в дни осенних праздников в Умань, где они возле гробницы своего учителя воздвигли особую молельню; во время этих поез­док на них набрасывались местные хасиды с ругательствами: «Нахманчики, брацлавские собаки!» — и часто избивали их. То были «изгои» среди хасидов, не имевшие сильного цадика-покровителя на земле: их небесный заступник р. Нахман не мог устоять против живых своих соперников — земных цадиков, слишком земных, несмотря на всю свою святость.

Широко разветвился цадикизм в Царстве Польском. На месте двух хасидских вождей времен Герцогства Варшавского, Израиля Козеницера и Якова Ицхока Люблинера (том I, § 43), выросли представители новых династий цадиков. Наиболее популярным ста­ли Коцкая династия (основатель р. Мендель Коцкер, 1826—1859) и Герская, или Гура-кальварийская (основатель р. Ице-Мейер Алтер, ок. 1830—1866). Первый властвовал в провинции, второй — в столи­це, Варшаве. Польские «ребеим» обеих династий стояли посереди­не между северными теоретиками «Хабада» и крайними практика­ми» Украины: они не устраивали пышных «дворов» и не гнались так жадно за приношениями; некоторые из них отличались глубоким зна­нием Талмуда и Каббалы.

Хасидизм имел и своих мучеников, пострадавших от тогдашне­го полицейского режима. Во время цензурного похода на еврейскую литературу (выше, § 24) власти зорко следили за типографией в во­лынском местечке Славуты, печатавшей хасидские книги. Владель­цами типографии были братья Самуил-Аба и Пинхас Шапиро, вну­ки Бештова сподвижника, Пинхаса Корецера. На братьев донесли, что они печатают бесцензурно вредные мистические книги, и связа­ли этот донос с уголовным делом: обнаружением в молельне типог­рафов трупа одного из их наборщиков, который будто бы хотел ра­зоблачить нелегальную деятельность типографии. После долгого заточения в Киеве славутским типографам вышло решение от Нико­лая I: прогнать их сквозь строй солдат под ударами шпицрутенов и затем сослать в Сибирь. Во время прохождения сквозь строй у одно­го из братьев свалилась с головы шапка; под непрестанными удара­ми шпицрутенов он остановился, чтобы не идти с обнаженной голо­вой, поднял и надел шапку и затем продолжал свой путь между дву­мя рядами палачей. Несчастные были возвращены из ссылки только в царствование Александра II.

Много было в хасидской среде высокого идеализма и образцов нравственной чистоты, но рядом с этим — непроницаемая умствен­ная тьма, безграничное легковерие, страсть к обоготворению людей, порою ничтожных и даже порочных. Рядом с духовным опьянением шло физическое; в хасидской массе, особенно на Украине, развилась скверная страсть к водке. Первоначально допускавшееся как сред­ство к поддержанию бодрости духа и религиозного экстаза винопи­тие сделалось с течением времени непременною принадлежностью всякого хасидского собрания. Пили во время скопления паломников при дворе цадика, пили после молитвы в хасидских «штиблех» — молельнях, пили, плясали и восторженно рассказывали о чудесах «ребе». Многие подолгу предавались этой угарной праздной жиз­ни, забывая о делах, о голодающей семье и в слепом фатализме (bittochon) ожидая ниспослания благ свыше через цадика. Хаси­дизм и цадикизм служили для обездоленной массы как бы нарко­зом, смягчавшим боль внешних ударов; но вредно действовал на народный организм этот мистический опиум, ибо делал своих по­требителей невосприимчивыми и ко всякому прогрессивному дви­жению.