Нигде так ярко не проявилось стремление впутать иудаизм в эмансипационную борьбу, как в Великом Герцогстве Баденском. В этой стране с наиболее либеральною для того времени конституцией условием эмансипации откровенно выставлялось отречение евреев от тех национально-религиозных особенностей, которые мешают их полному слиянию с немцами. Если в Баварии такое вмешательство в духовную жизнь позволяла себе правительственная власть, то в Бадене это делали и народные представители, в лице своих передовых элементов.
В Бадене с его 20-тысячным еврейским населением действовал в ту пору закон 1809 года (том I, § 32), который обусловливал право гражданства евреев переходом их к «гражданским способам пропитания» (bürgerliche Nahrungsart). Реакция 1815 года сыграла и здесь печальную роль. В юдофобском хоре, запевалой которого был берлинский профессор Рюс, прозвучал и резкий голос гейдельбергского профессора Фриса против «ложной гуманности» (выше, § 2). Книжка, в которой Фрис призывал к истреблению евреев, была конфискована полицией, и автор вскоре лишился кафедры, но умы были уже отравлены юдофобской агитацией. Ею были вызваны эксцессы 1819 года в Гейдельберге, Маннгейме и Карлеруэ. Министр Зенсбург, крещеный еврей, объяснил причину беспорядков завистью мещан и ремесленников к евреям, занявшимся цеховыми ремеслами и сельским хозяйством, т. е. теми «гражданскими профессиями», которые раньше требовались от евреев как условие равноправия. Теперь правительство имело уже другой повод для отказа в равноправии: модный принцип христианского государства. В новой конституции Бадена говорилось, что к государственным и муниципальным должностям допускаются только лица христианского исповедания. При обсуждении этого пункта в ландтаге 1819 года один из депутатов реакционного большинства мотивировал его очень откровенно: «До тех пор пока эта нация (еврейская) упорно отстаивает свои обрядовые законы, свои праздники, свои особые роды пищи и питья, пока они отделяются от нас своими нравами и привычками — до тех пор всякая уступка их требованием была бы ложно понятой гуманностью». Даже через десять лет, когда веяния июльской революции в Париже несколько очистили политическую атмосферу в Германии, гейдельбергский теолог Паулус в своей книге «Еврейская национальная обособленность» (выше, § 5) повторил то же мнение в следующей форме: «Пока евреи останутся верными иудейству в раввинско-моисеевом смысле, они не могут получить гражданские права среди всякой другой нации, ибо они сами желают остаться обособленной нацией и считают это своей религиозной задачей». Это говорилось с целью воздействовать на все немецкие правительства и земско-сословные собрания, которым Паулус и посвятил свой труд. Агитационная тенденция баденского публициста вызвала на бой с ним молодого Риссера и других борцов за эмансипацию. Франкфуртские реформисты Михаил Крейценах и Михаил Гессе ответили Паулусу общею книгою, вторая часть которой (гессовская) была озаглавлена: «Послание евреев к Павлу» («Epistel der Hebräer an Paulus», 1831). Это остроумное заглавие прикрывало очень плоскую тенденцию: авторы старались доказать, что те обособляющие национально-исторические элементы иудаизма, которые Паулус считал препятствием к эмансипации, ныне устарели и обречены на исчезновение. Еврейские апологии не могли, однако, ослабить то впечатление, которое произвел на немецкое общество памфлет Паулуса. Послание «Павла», апостола либеральной юдофобии, к правительствам и ландтагам дошло по адресу.