Оставив кагалу функцию простого сборщика податей и вербовщика рекрутов, правительство забрало в свои руки дело расходования податных сумм. Одновременно с указом о кагале было опубликовано новое «Положение о коробочном сборе». Давнишний сбор с употребления мяса, которым раньше свободно распоряжались кагалы, был еще в 1839 г. поставлен под контроль администрации и муниципалитета; по новому же статуту расходованием сумм коробочного сбора, отдаваемого в откуп, распоряжается губернская администрация, обязанная заботиться, чтобы из этих сумм прежде всего покрывались недоимки общин по государственным налогам, затем расходы на содержание казенных училищ, на поощрение еврейского земледелия и на местную благотворительность. Специально для устройства казенных еврейских училищ правительство, подражая австрийскому образцу, установило свечной сбор (с субботних свечей) — налог на религиозный обряд, предоставленный всецело в распоряжение министерства народного просвещения. Так, по мере разрушения общинной автономии, самообложение превращалось в административное обложение, что усиливало податное обременение масс и делало это бремя и морально более тягостным. «Такса» (мясной сбор по откупной системе) стала с тех пор одною из язв еврейских общин. Откупщики «таксы» из местных богачей деспотически властвовали в общинах и обирали бедную массу. И тут гнет вел к деморализации.
Как ни старалось правительство действовать дипломатично, остановив поток репрессий на время осуществления школьной реформы, дабы не усилить в народе недоверия к реформе, оно, однако, долго удержаться не могло. Оставленный в запасе третий пункт программы Еврейского комитета — воздействие репрессивными способами на экономическую деятельность евреев — требовал своей очереди и прорывался из недр канцелярий в жизнь раньше, чем это допускали тактические соображения. 20 апреля 1843 г., в самый разгар просветительной кампании, внезапно последовал короткий указ, в виде собственноручной резолюции царя на докладе комитета министров, следующего содержания: «Всех евреев, живущих в 50-верстной полосе вдоль границы с Пруссией и Австрией, вывести внутрь губерний, предоставя имеющим собственные дома продать их в двухгодичный срок, и исполнить без всяких отговорок». Получив этот строгий указ, Сенат сначала остановился пред вопросом: есть ли это подтверждение старого закона о выдворении евреев только из пограничных сел и деревень, или же это — новый закон об изгнании из всех пограничных пунктов, даже из городов и местечек. Вследствие резкого и решительного тона царской резолюции Сенат разъяснил вопрос в смысле полного изгнания, и это разъяснение было царем одобрено, причем срок выселения владельцев недвижимости был продлен еще на два года, а разоряемым было обещано временное освобождение от податей. Новая катастрофа, обрушившаяся на тысячи семейств в Литве и Украине, вызвала крик ужаса в пограничной полосе и даже за границей. Полиция требовала от обреченных на изгнание, чтобы они указали место, куда они намерены переселиться, но 19 общин заявили, что не знают, куда им идти, и останутся на местах, пока их не выдворят силою. Общественное мнение на Западе возмущалось: в немецких, французских и английских газетах появились резкие статьи по поводу политики «новой Испании». Некоторые еврейские общины Германии отправили русскому правительству петиции об отмене страшного указа. Были даже попытки дипломатического воздействия. Во время пребывания Николая I в Лондоне некоторые английские сановники просили его о смягчении участи евреев. Правительство, однако, не уступило бы всеобщему протесту, если бы не оказалось, что указ невозможно практически осуществить без опустошения целых городов, отчего пострадали бы интересы казны. Роковой указ не был формально отменен, но правительство не настаивало на его применении.